— Тоже мне, соловей, расчирикался «не имею права». Устав читал? Приказание — беспрекословно, ясно?
— Так точно.
— Пшел!
Дрожащий дождик. Нервная птица. Непонятно куда она направлялась. Но вдруг резко повернула обратно, будто что-то забыла…
Здесь даже дождь тупой и грубый, чавкающий какой-то и примитивно долгий, унылый, однообразный.
Тебя бросили в воду, и ты должен плыть, и неоткуда ждать помощи. Руки твои исчерпали уже всю силу.
Ф-ф-фу! Какой-то чертов неожиданный сон накатился. Это все из-за дождя. Слишком долго я всматривался в него. Какой-то обессмысливающий, или я одурел за эти дни? Дождь. Ну дождь, дождь. Ну и что? Дождь как дождь?
Небо непроглядное
До изнеможения,
До галлюцинаций.
К черту его, к ляду его,
Но не оторваться:
Вот метнулось дерево
За мелькнувшей (мимо летной) птицей,
Канувшей в бездонное, —
Ему на месте велено
Стоять, не суетиться.
Стой, неугомонное!
— Зря ты с нами в баню не ходил. Вода горячая, напор такой! Сержанты все наголо постриглись.
— Чего сдуру не сделаешь.
Толстый, неуклюжий, удивительной грации воин (одна ступня перпендикулярна другой) . В «чайник» просится, слова вырываются из него, а сам сотрясается весь во время говорения:
— Как бы в «чайник» сходить, товарищ курсант? (Он этак подгавкивает чуть-чуть.) Отпустите меня в чайную сходить. (Три рубля на палец намотал.) Товарищ курсант, товарищ курсант, в «чайник» хочется!
Трогательное, косолапое существо, ну как я тебя отпущу, коли не положено…
— Иди, только по-быстрому… Ну!..
— Живешь инстинктами, помылся — хорошо, пожрал! А вокруг, посмотри, какая природа!
— Ух ты! Как синюю простыню натянули, небо такое, да?
— Уго!
— Ты смотри, на глазах чернеет. Деревья в единое чудовище слились. Смотри, словно мамонт громадный, да?
— Уго!
У нашего Мартышки (лейтенанта) есть такая мальчишеская привычка (когда у него чего-то не получается) : скороговоркой себе под нос бормотать, пуская обиженные нотки.
Фомкин:
— Щас одно желание: хлебушка бы повкусней!
Старшина:
— Я тебе щас устрою желание. Дам тебе и щей повкусней, и е… потесней.
— Давай подними ноги-то ему!
Двенадцать сильных молодых рук мягко опустили курсанта Волкова в мусорный ящик.
Меня бесит это нескончаемое покусывание друг друга, вся эта развивающаяся система мелкого армейского пакостничества. Эта бездушная корячка друг перед другом, ржа, молодецкие забавы, гипертрофированная способность подмять слабого.
В классе зеленая гладкая доска и маленький кусочек мела. Я взял его и нарисовал казарму, дерево, дорогу и уходящего по ней человека в одной штанине, просто так…
Вот уже второй день кажется, что где-то метрах в пятистах — море. Что я у моря! Пронизывающий до мурашек морской ветер.
— Странно, но мне почему-то кажется, что это южный городишка, если, конечно, не принимать во внимание солдат…
— Наверное, это от ленности какой-то общей, на которой здесь все замешано.
— Ленности? Ленности… Да, возможно, потому что торопиться некуда, просто некуда торопиться.
Вот уже несколько дней, как у меня появился собеседник — Женя, нервный, лобастый Женя Кириллов.
Он закончил Архитектурный. Неделю назад дополнительным набором его пригнали сюда вместе с молодыми, и тут же прицепилась кличка «Железный дровосек» — ходит он смешно в строю, выбрасывая вперед негнущиеся ноги и при этом сотрясаясь.
«Всем корпусом», — чуть было не написал я. Здесь так говорят про человеческое тело, словно оно неживое.
— Во ветрище!
— Косить сейчас хорошо, со свистом чтоб!
— Товарищ курсант, можно с вами присесть покурить?
— Садись, все никак не отучишься от «можно». Я иногда вдруг замечаю, что в меня вселяется Дмитриев, его замедленные повадки.
— Какой Дмитриев?
— Старший сержант Дмитриев.
— А что он за человек?
— Понимаешь, он дитя, которое вдруг дорвалось до власти.
— Сопляк?
Женя:
— Ой, сколько еще здесь торчать! Ой, кошмар! Щас бы дома я уж нашел, как с пользой провести время. Халтура большая наклевывалась в Чите. Заработал бы и поехал отдыхать. Ты еще любишь море? Я люблю море… Черное и Белое. Вот о Соловецких островах… Погода там удивительная, свой микроклимат. Дамба из вот таких, а то и побольше, валунов, навалена монахами вручную. Мы шли. Был страшный ветер, жуткий дождь. Небо было странного цвета — зеленоватое. Мы входили на остров, там шла дорожка песчаная, и парил скит… (В окно ворвалось: «Ким, а вы там эту шпаклевку не выкинули?!») …и окошки чернели. А сам монастырь находится на холме. А рядом с ним озеро. И можно, когда возвращаешься с этого озера, увидеть, как парит весь монастырь. Он висит над землей!.. Встречаются там и кресты, колоссальные совершенно. Метров пятнадцать высотой. Кстати, вот когда мы проходили через эту дамбу, я почему-то вспомнил как раз «Вид на Толедо перед бурей» или «Буря над Толедо», помнишь эту картину Эль Греко? Те же самые краски. Кстати, и в Москве перед грозой или после можно заметить розовое свечение и лиловое небо. Все лиловое. Лиловые тротуары и лиловые дома. Причем не обязательно смотреть на небо, можно на дом. И ты видишь, что воздух не прозрачный, а какой-то лиловый. Я видел… Есть такой художник, Корин, скорее всего, у него есть акварелька: Ленинград, Петропавловская крепость зимой, лиловое небо, белый лед, черная прорубь. Хорошая акварелька, замечательная.
Читать дальше