Сара Кроссан - Ириска [litres]

Он уже умер.

Ужасно скупой, и слишком стар для меня.

Хотел завещать мне свою яхту!

Зачем она мне?

Я сказала адвокату – пусть отдаст его сыну.

А потом узнала – старикан был женат.

Представляешь?

Так что досталась жене эта чертова яхта.

Старый козел.

Как ты узнала, что я люблю танцевать?

Я с улыбкой смотрю на нее.

– Эллисон?

Как ты узнала?

Я – Эллисон…

Я Эллисон!

Эллисон,

Эллисон!

Мир по-прежнему существует.

Я

купила

елку,

так что когда

Марла вернется домой, обрадуется.

Сразу поймет – Рождество!

Большая, красивая елка. Украшаю ее гирляндой

и игрушками. Когда Марла вернется

ДОМОЙ.

Я смотрю «Мэри Поппинс»,

ем холодную пиццу

и прислушиваюсь – снаружи

Рождество.

Всюду звучат рождественские песенки,

к полудню все уже празднуют.

И после обеда

в часы посещений

иду в больницу.

Марла в бумажном колпаке

слушает Речь Королевы.

– Лиззи так постарела.

И ей нужен новый бюстгальтер.

С ее-то деньгами,

надо думать, можно найти

получше, чем этот.

Медсестра улыбается.

Входит Пегги.

– Опять ты здесь.

Что, нечем больше заняться? Некуда

пойти?

– Некуда.

Пегги пожимает плечами, протягивает Марле подарок.

– Болтовня! Переключим канал?

Посмотрим хотя бы кулинарное шоу.

На следующий день

захожу в палату, а там Донел.

Склоняется над кроватью Марлы,

отчитывает ее:

– Чего ты так хрипло дышишь?

Как паровоз!

Я его прерываю:

– Главное, дышит.

Разве лучше, чтобы совсем не дышала?

Смеюсь. Надеюсь, он понял, что это шутка.

Донел смотрит на меня с удивлением.

Задирает подбородок

(в бороде застряло какое-то перышко).

– Марла, еще подарочек —

принесла вам пакетик клубничного мармелада.

Застревает в зубах, но у вас же вставная челюсть.

– Вы кто? – Донел сурово глядит на меня.

– Я? Эллисон.

Донел, я все про вас знаю.

Что же, приятно познакомиться.

По виду не скажешь, что я подросток.

Наверное, подумал —

социальный работник.

Он поднимается. Что-то пьет

из пластикового стакана.

– Черт, надо ехать. Кончилось время парковки.

Мам, я вернусь через несколько дней.

Увидимся позже.

Марла глядит ему вслед.

Подмигиваю ей:

– Сын у вас все-таки сволочь.

Рыдаю в трубку. Слезы душат.

– Все хорошо. – Келли-Энн повторяет снова и снова.

– Все хорошо,

успокойся.

Все хорошо.

Правда?

Келли-Энн разламывает круассан из миндального теста,

вручает мне половину,

хотя у меня кекс.

Сверху вытекло немного черничной

начинки.

– Ну вот, – произносит она.

– Да, – отвечаю.

– Извини, что так получилось.

– Это ты извини…

– Кому извиняться – так это ему, – говорит Келли-Энн,

убирает волосы мне с лица. Глядит на ожог.

– Это он?

Роняю свой кекс.

Келли-Энн смахивает

крошки с моих колен.

У нее опухшие пальцы.

– Где ты живешь?

– У меня все в порядке.

– Я так волновалась. И вообще – я за тобой.

Хотела уже забирать тебя из Тоттенхема.

– Он бы убил тебя. —

Не знаю, может быть

я преувеличиваю.

Но допускаю, что мог.

– Когда у тебя срок? —

гляжу на ее животик.

– Скоро, осталось меньше недели.

Я так боюсь.

Знаешь, какого размера голова у младенца?

Я кладу ладонь на живот,

чувствую, как ребенок

внутри

плавает, словно медуза.

Даже снаружи видно,

как движется.

– Как это?

Келли-Энн усмехается —

что за вопрос?

Думаю об отце —

он причастен к появлению этого чуда,

и чудо в полном порядке?

Как это возможно?

– Ты сбежала тогда – не хотела рисковать малышом?

Теперь я понимаю.

Келли-Энн берет в ладони мое лицо.

– Пойдем. У меня есть жилье.

«Жилье» по площади меньше,

чем гостиная Марлы.

На кухне – раковина, микроволновка

и сушилка для посуды.

Полка, на ней

одна кружка, один стакан, одна тарелка.

Пахнет лаком для ногтей.

– Только не говори, что здесь очень мило.