Сара Кроссан - Ириска [litres]

Она разрешила тебе остаться на ночь у нас?

Я вообще никогда не спрашивала. Но лучше подстраховаться.

В общем, если придут – ты развлекаешься с Ричем.

Договорились?

– Не собираюсь я развлекаться с Ричем, —

отвечаю ей.

– Вообще ни с кем не собираюсь развлекаться.

Марла удивлена.

– У тебя кто-то есть?

– Твой парень красавец? Готова поспорить, что да. Красавец?

Моя Мэри красотка.

А Донел сволочь.

Расскажи мне.

У тебя есть парень?

Ты кому хочешь понравишься.

Есть же такие счастливцы.

Да, есть

такие

счастливцы.

Мы с Келли-Энн испекли бисквитный торт,

украсили розовой глазурью

и ягодами.

Папа просто оторопел,

когда мы встретили его у порога,

поцеловали и

подарили открытки.

Молча съел кусочек торта,

не глядя на нас.

Пробормотал:

– Спасибо. Но мне так неловко,

я не готовил для вас сюрприз.

– Ну, если ты не веришь в День святого Валентина,

ничего страшного, – сказала я.

Келли-Энн кивнула и погладила его по плечу.

Папа резко поднялся из-за стола.

– Это ужасно…

Как назвать человека,

который на Валентинов день

не купил даже коробку конфет!

Я видела слезы в его глазах,

впервые за всю свою жизнь.

Келли-Энн обнимала его, пока он не успокоился.

Мы поняли – папа нас любит.

В седьмом классе миссис Руфус повела нас

в театр, на «Ромео и Джульетту».

Мы как раз проходили Шекспира.

Красивые декорации, костюмы, головные уборы.

Кресла красного бархата.

Я сидела рядом с Джейсоном Клином.

От него всегда пахло хлоркой,

он носил на брелоке для ключей санитайзер.

Джейсона все звали «Дихлофос».

Не самое худшее прозвище.

Одну девочку в классе звали Уродиной —

просто Уродина.

Тут все понятно.

Джейсон взял меня за руку после антракта.

Я не противилась,

хотя у него были

потные пальцы.

Он прошептал мне:

– Хочешь, поцелуемся в автобусе?

– Ладно, давай.

Но мне было неловко.

Я уже обещала на обратном пути

сесть рядом с Софи – она сказала:

«В автобусе включим музон, я тебе дам один наушник».

Пришлось через весь ряд передать ей записку —

что я буду целоваться с Дихлофосом

и мы с ней не послушаем музыку,

то есть я не послушаю.

Было ужасно стыдно.

Я редко слушала что-то в смартфоне, папа не разрешал.

И мы с Дихлофосом не целовались:

его всю дорогу рвало в бумажный пакет, а в перерывах

он говорил мне: «Элли, прости. О, прости-прости, не могу».

Но думаю,

я ему нравилась.

В любви приходится жертвовать;

чтобы все само собой получилось – это бывает редко,

еще реже – так, как нам бы хотелось.

С Келли-Энн я поняла, поверила —

любить легко.

Но даже с нею – в конце

было непросто.

Потому что она ушла,

а я отпустила ее.

– Зови меня блондинкой, хорошо?

Марла крутит в пальцах

вьющиеся кончики седых волос.

– Пожалуйста, если вам так нравится.

– Только не зови слишком рано утром! Я люблю поспать!

Она хихикает,

и хотя эту шутку я слышала

от нее уже раз пятнадцать,

тоже смеюсь.

Встаю у нее за спиной,

начинаю плести ей французскую

косу,

подбираю короткие пряди,

разглаживаю.

– У тебя шикарная грива.

Вряд ли она говорит обо мне,

о моих прямых волосах,

что падают мне на лицо.

Марла, должно быть, думает об Ириске —

вот у кого точно грива, до пояса,

волосы перехвачены

широкой повязкой.

– У меня ничего шикарного, – отвечаю ей шепотом.

Марла сердито оборачивается,

коса выпадает у меня из рук, рассыпается.

– Ты вообще нормальная?

Не болтай чепухи.

От мусорных баков воняет протухшим мясом.

Земля в крови и опилках.

Люси и Джен покуривают

и болтают:

– А он мне, типа: «какая разница»!

– Что, так и сказал?

– Ну да.

– Надо было послать его.

– Да по фигу!

Я не спрашиваю, о чем они говорят.

Затягиваюсь косячком,

когда моя очередь.

– Здесь так мерзко пахнет, не чуете? —

почему-то никто из них

не замечает противный запах.