Марк Поповский - Третий лишний. Он, она и советский режим

Случается и обратное: инициативу в оральном сексе, хотя и редко, берет на себя женщина. Этим она пытается показать мужчине свою верность и любовь. Оскорбленным в этом случае чувствует себя мужчина. В соответствии с российскими нравами он подозревает свою подругу в половой разнузданности, в излишнем половом опыте. А в деревнях, где женщина порой делает минет тайком, когда муж спит, мужик может и избить бабу „за разврат”.

Ужас перед оральным сексом советские граждане привезли с собой в эмиграцию. Приехавшая недавно из Киева пятидесятилетняя одинокая женщина познакомилась в Нью-Йорке с пожилым мужчиной, который предложил ей сожительство. Он предупредил ее, однако, что способен лишь к оральному сексу. Киевлянка согласилась на эти условия и даже переехала жить к бойфренду. Но своей подруге киевлянка призналась, что нынешнее поведение приводит ее в ужас. „Я была 30 лет замужем и ничего подобного между нами не происходило, — говорит она. — А теперь я так опустилась… Если бы об этом узнал мой покойный муж, он никогда не простил бы мне этого…” [138] Антипатию к минету, хотя и косвенно, передает анекдот, имеющий широкое хождение в СССР. „Заводская уборщица Маня стала появляться на людях в слишком дорогих платьях и обуви. „Общественное мнение” всполошилось: откуда при манькиной копеечной зарплате у нее такие вещи. Донесли начальству. Пожилой партийный начальник цеха начал допрос строго: „У тебя что же, Мария, появились дополнительные доходы?” — „Да, Иван Иванович, я занимаюсь оральным сексом”. От смущения начальник закашлялся, покраснел. „Это что же значит, Мария, — начал он неуверенно. — Тебя… что же… за деньги… е…т в рот?” — „Нет, вы не так меня поняли, Иван Иванович. Вы сколько на работе получаете?” — „Ну, я 250 в месяц”. — „А я 250 зарабатываю в неделю, — заявила Манька. — Так кого же из нас е…т в рот, Иван Иванович?”.

…Девственность, целомудрие — с давних пор качества эти почитались в России для девушки обязательными. Физическая девственность считалась залогом чистоты нравственной и душевной. С обязательством „блюсти себя” связан в России давний обычай: наутро после брачной ночи родственники новобрачных вывешивали для общего обозрения простыню молодых. Пятна девичьей крови должны были свидетельствовать о безгрешности невесты. Казалось бы, в конце XX века этот средневековый обычай должен был бы превратиться в анахронизм. Но мои беседы с новыми эмигрантами из СССР показывают, что нравы XVI–XVII столетий живучи.

Уроженка деревни, расположенной неподалеку от Москвы, рассказала историю своего замужества. В 1966 году ей было 18. Ее жениху, деревенскому парню, — столько же. Сразу после свадьбы он должен был уйти в армию. Пышная свадьба, однако, закончилась печально. Наслышавшись о боли, которую приходится терпеть при первом половом сношении, невеста не отдалась жениху. Наутро пришли родственники мужа, которые потребовали простыню молодых. Ее-де необходимо вывесить на заборе, чтобы у соседей не возникало никаких сомнений в высокой нравственности новобрачной. Вывесить простыню без пятен крови значило оскорбить и мужа, и его родителей. Поэтому молодая жена проявила твердость и простыню не дала. В дальнейшем это вызвало конфликт в семье и развод супругов.

Советская пресса, как я уже писал, принципиально не касается столь деликатных тем. Но в средине 70-х годов в газете „Комсомольская правда” все-таки промелькнула статья официозной журналистки Татьяны Тэсс „Ошибка”, из которой стало ясно, что средневековый идеал девственности по сей день дорог не только деревенскому, но и городскому советскому жителю.

В городе Иваново жила и трудилась передовая комсомолка-активистка, — пишет Татьяна Тэсс. — Она полюбила курсанта местного авиационного училища и он полюбил ее. Пока молодые люди ходили вместе в кино, гуляли по парку, курсант закончил учение и был произведен в лейтенанты авиации. Тут подоспела и свадьба, веселая, комсомольская, с подарками от месткома и с речами. Невеста жила, естественно, в рабочем общежитии, а жених — в казарме. Но добрые рабочие девушки, подружки невесты, решили на „медовый месяц” уступить молодым свою комнату в общежитии. Сами они перебрались в другие комнаты, потеснив остальных. Отгремела музыка, молодых отвели в их комнату, гости разопшись. И вдруг среди ночи женское общежитие было разбужено криками молодоженов, между ними происходил скандал. Затем дверь спальни распахнулась, и красный от возмущения молодой лейтенант появился в общем коридоре. Волоча в одной руке свой чемодан, а в другой шинель, он с криками: „Проститутка! Грязная тварь!” помчался к выходу.