Марк Поповский - Третий лишний. Он, она и советский режим

Главной особенностью сексуальной жизни в СССР, как я не раз уже указывал, является государственный надзор. За мужчинами и женщинами, стремящимися к близости, постоянно надзирает недреманое око чиновника, партийного активиста, милиционера и просто обывателя: по закону ли, в том ли месте, в то ли время затеяли любовники свои шашни?.. Контроля не избегают ни школьники, ни престарелые. К примеру, пожилая учительница собирается в туристскую поездку за границу. Учительница заслуженная, с орденами и почетными грамотами. И времена спокойные, благополучные — средина 70-х годов. Учительница приходит в райком партии, в так называемую „выездную комиссию”, чтобы пройти собеседование. Укомплектованы такие комиссии находящимися на пенсии отставными партийными чиновниками. Они должны проверить, нет ли в биографии отъезжающего за границу каких-нибудь изъянов, незамеченных другими инстанциями. Права у членов комиссии безграничные, они могут задавать любые вопросы и требовать любых свидетельств. Ведь они — глаз партии… Председатель комиссии заглядывает в анкету пожилой учительницы. „Ваш муж умер? — вопрошает он. — И что же, вы с тех пор живете одна? Замуж не выходили?” Испуганная учительница дрожащим голосом начинает объяснять, что вот уже несколько лет она живет со своим другом, таким же, как она, пожилым учителем. „Как! — негодуют члены комиссии. — Живете просто так? Не расписаны? И вам не стыдно! А еще воспитываете подрастающее поколение! Какой пример можете вы им подать!.. Мы едва ли сможем рекомендовать вас для поездки за границу, — резюмирует председательствующий. — Ваше моральное лицо…” Учительница выскакивает из райкома с сильнейшим сердцебиением и с багровыми пятнами на лице. Вечером у нее делается сердечный припадок. Теперь ей долго не захочется подавать документы на туристский вояж. „Бог с ней, с заграницей…”

Злоключения учительницы — не случайность. Для всякого, кто собирается в заграничную деловую командировку или в туристский рейс, развод считается фактором криминальным. Ведь по логике властей, остающийся в СССР муж или жена являются заложниками. Неженатых выпускают крайне неохотно. Им публично выговаривают за их холостячество. Надо ли объяснять, что жесткий партийный надзор порождает в обществе соответствующие нравы. То и дело возникают фиктивные браки, цель которых, в частности, выезд за границу. В связи с массовой еврейской эмиграцией в стране возникло даже шутливое выражение: "Жена-еврейка — не роскошь, а средство передвижения”. Обычна и другая ситуация, когда муж, крупный чиновник, годами и десятилетиями не разводится с нелюбимой женой ради того только, чтобы не вызвать неудовольствия своего партийного или служебного начальства. Развод партийца считается признаком его самовольства, неуправляемости и может подорвать карьеру чиновника. Еще более резко реагирует начальство на развод офицера. Желающего развестись с женой ставят перед дилеммой: или сохрани семью, или покинь армию. Так сохраняются тысячи внутренне мертвых семей и поощряется тайный разврат женатых и замужних.

Для вторжения во внутреннюю жизнь граждан у государственной машины есть и другие средства. В главе 6 „Его Величество, рабочий класс” уже говорилось о заводских собраниях, на которых под руководством партийных функционеров обсуждается „моральный облик” рабочего. Но значительно чаще такие собрания (с конца 40-х до конца 60-х годов) проводились в университетах, научно-исследовательских институтах, в учреждениях и т. д. Публичный разбор вопроса, кто с кем спал и что из этого произошло, как правило, вызывал энтузиазм масс. Именно в эти годы родилось в стране словечко аморалка, означающее нарушение этических норм и наказуемое в партийном и административном порядке. Историю одной такой „аморалки” сообщил мне бывший студент Московского университета Б. ПІ.

На общем собрании курса (в президиуме — члены партийного комитета) обсуждалось поведение некоего студента-философа Сивоконя, который в общежитии не только сожительствовал со студенткой, но и избивал ее. Обсуждение „персонального дела” привлекло в зал даже тех студентов, которые никогда не ходили на другие собрания. Конечно, зал требовал деталей, но партийцы стремились не столько вдаваться в бытовые подробности, сколько извлечь из собрания как можно больший пропагандистский эффект. Их вопросы носили подчеркнуто идеологический характер: „Вот вы философ, советский человек, — вопрошали из президиума. — Недавно вы делали доклад по пьесе Горького „Мещане”. Как же в этой связи вы сами оцениваете свои поступки?” На эти мудреные вопросы студент отвечал как истинный философ. „Я рассматриваю свое поведение как пережитки капитализма в моем сознании”. Вина за сожительство и избиения женщины была, таким образом, частично перенесена на капитализм. Однако в конечном счете студенту-философу пришлось все-таки уступить общественному мнению и поклясться, что он и его девица в самые ближайшие дни подадут заявление на официальную регистрацию своего брака.