Марк Поповский - Третий лишний. Он, она и советский режим

Чтобы пробраться в барак к мужчинам, лагерницы натягивали мужские брюки и кепки. Но эти хитрости часто не спасали от лап охраны. Стража, ищущая нарушителей порядка, нередко врывалась в лагерные бараки среди ночи. Раздавалась команда: „Становись!” Заключенных выстраивали в проходе между нарами. Следующая команда была явно не уставной: „Спустить штаны!” С электрическим фонариком стража обходила ряды сонных мужчин, чтобы убедиться, что у всех в наличии те органы, которые дают право находиться в мужской части зоны. В женской зоне такие же ночные разыскания производили надзирательницы, и, если при этом им удавалось изобличить особу противоположного пола, несчастного (несчастную) немедленно волокли в карцер [123] С. Мюге. „Вне игры”. Изд-во ЧМО, 1979, сс. 45–46. .

Сцены массового блуда, начавшегося в результате разделения мужской и женской частей лагерной зоны, описывает в книге „Архипелаг ГУЛаг” и Александр Солженицын. „Говорят, в Соликамском лагере в 1946 году разделительная проволока была на однорядных столбах, редкими нитями (и, конечно, не имела огневого охранения). Так ненасытные туземцы сбивались к этой проволоке с двух сторон, женщины становились так, как моют полы, и мужчины овладевали ими, не переступая запретной черты” [124] А. Солженицын. „Архипелаг ГУЛаг”, т. 2, гл. 8. ИМКА-Пресс, 1974, с. 241. . „Наши тюремщики бесились, — рассказывал мне в Москве один из бывших заключенных, инженер, отбывавший срок на Воркуте. — Но у них грамоты не хватало, чтобы понять, что в создавшейся обстановке действует общеизвестный закон физики: „Каждое действие вызывает равное противодействие”. „Впрочем, — добавлял он, — грамотности социальной и просто грамотности не хватало не только хозяевам лагерных зон, но и хозяевам страны”.

Почему любовь и секс так ненавистны лагерной администрации? Дело не только в производственных соображениях (хотя, в случае невыполнения производственных планов, лагерное начальство лишают денежных премий). Любовь есть зло уже по одному тому, что это чувство может дать радость заключенному. Назначение же тюремно-лагерного механизма прежде всего состоит в том, чтобы, с одной стороны, эксплуатировать зэка, а с другой, не дать ему ни грана личной радости. Любое благо, тайно получаемое узником, противоречит целям советской системы в целом и ГУЛага, в частности.

Итак, в лагерях делается все, чтобы женщины не беременели, но вместе с тем беременность вовсе не является препятствием к аресту. Беременную могут арестовать и посадить в тюрьму только оттого, что она не имеет милицейской отметки в паспорте — прописки и по милицейской терминологии является „лицом без определенного места жительства”. Что происходит с таким „лицом”, если ему, лицу то есть, приходит время родить, к примеру, в крупнейшей ленинградской тюрьме Кресты? Деятельница женского движения в СССР Г. Григорьева так описывает эту довольно распространенную ситуацию: „Когда приходит срок родов, женщину под конвоем отвозят в дежурный роддом, и, пока роды продолжаются, конвой ожидает в коридоре. При более серьезных статьях (уголовного кодекса. — М. П.) бывает, что конвой присутствует при родах. После того, как женщина родит и отлежит положенные два часа в кресле — обязательный период медицинского контроля, ее сразу же отвозят обратно в тюрьму и помещают в камеру с новорожденным младенцем. Здесь, в камере, несколько женщин с детьми стирают белье, кормят детей, готовят, курят… Прогулка — два часа во дворе, который со всех сторон обтянут железными прутьями — „клетка”. После „Крестов” женщин с младенцами отправляют в особую (лагерную. — М. П.) зону, где женщины работают, а детей содержат отдельно и приносят их кормить. Если же срок наказания большой, 5–6 лет и более, женщине часто приходится отказываться от ребенка, лишиться материнства, добровольно или под давлением”. [125] „Женщина и Россия”. Альманах. Париж, 1980 (русск.).

Григорьева добавляет при этом, что в 1978, особенно морозном, году, когда температура воздуха доходила в Ленинграде до —40 °C, заключенных женщин с детьми власти пересылали в неотапливаемых вагонах на дальнее расстояние. Кстати, то был международный „Год ребенка”!

Не потерять ребенка, рожденного в тюрьме или в лагере, почти невозможно. Особенно, если рожать приходится не в Ленинграде, а в Колымском лагере за тридевять земель от какой бы то ни стало цивилизации. Там рожать везут в учреждение, именуемое на индустриальный лад — Деткомбинат.