Шурд Кёйпер - Бред какой-то! [litres]

– Она на чердаке, вместе с другими морскими пейзажами.

Брандан засмеялся. Вообще-то, без парика и сапог выглядел он вполне нормально.

Чаще всего мы не знаем, кто выползет утром из палаток наших мам. А если и знаем, то всегда интересно посмотреть, как именно они выползут. Смущаясь в первых лучах солнца, раздавая визитки, фоткая все подряд, снимаясь, елки-палки, с нами всеми разом, часами разглагольствуя о себе или в слезах удирая из кемпинга. Мне по душе, когда мужчина посидит, с улыбкой уставившись в пустоту, выпьет кофе не хлюпая, съест яйцо ложкой, поможет вымыть посуду, поцелует маму и исчезнет навсегда. Вот такому я бы разрешила остаться.

Над нами пролетели две гусиные стаи, мы посмотрели им вслед и приступили к завтраку. «Молока было больше, чем мы могли выпить». Это из какого-то стихотворения. Не помню, кто автор: никогда не запоминаю поэтов. Бейтел скатывал ломтики сыра в шарики и засовывал в рот. Он вегетарианец. Животные знают больше людей, говорит он, и, если их съесть, многие знания пропадут навсегда.

– Вы еще не успели сделать копию Микки Мауса? – поинтересовался Дилан.

Брандан махнул в сторону маминой палатки.

– В твоем голосе слышатся критические нотки, – сказал он, – и даже проскальзывает легкое презрение. Но нет такого закона, который запрещал бы дважды или трижды писать одну и ту же картину. Я художник, и вдобавок у меня есть работа. Как художник я впитываю в себя пейзаж, все мироздание, пропускаю его через душу и наполняю своей кровью, своим дыханием, а потом швыряю все это на холст, и мы с мирозданием сливаемся в одно целое.

Неплохо у этого Брандана язык подвешен!

– А что у тебя за работа? – спросила мама.

– Малевать чайники, – ответил Брандан, – с Микки Маусом внутри. Могу еще с Дональдом Даком.

– Разве моя картина не красивая? – спросила мама.

– На свете нет ни одной картины, – ответил Брандан, – которая абсолютно никому не нравится.

– А… – протянула мама. – Но это настоящее искусство?

– Это не мне решать, а тебе.

– Я думала: немного юмора в искусстве – в этом ведь нет ничего плохого?

– Конечно нет, милая, – согласился Брандан.

Я подумала, что маме тоже не помешало бы немного юмора. И еще я подумала: надо поучаствовать в разговоре. Говорить так, как говорила бы героиня книги. Так у меня, по крайней мере, получится хорошая героиня. Видимая. Слышимая. Чуемая (странное слово). Смакуемая.

– Выходит, – сказала я, – когда ты занимаешься искусством, ты лысый, а когда малюешь дерьмо, надеваешь парик.

– Да, – ответил Брандан. – Потому что правительство решило сэкономить на искусстве миллионы. Они задушили все – оркестры, живопись, скульптуру, детский театр, они вырвали у нашей страны сердце.

Он сказал это мне. Он меня услышал. Он меня видел. Брандан начал казаться мне симпатичным. Скорее всего, потому что таким и был – симпатичным. Пожалуй, он не совсем бесполезный факт.

– И с тех пор, – продолжил Брандан, – все мастера-виртуозы вынуждены превратиться в виртуозов-трюкачей и выплясывать, как медведь на горячей сковородке. Чтобы нас заметили, нам приходится валять дурака. И поэтому да, я ношу парик. – Он начал заводиться. Приятное зрелище. – Люди, которые ни бельмеса не смыслят в искусстве, готовы купить картину, только если ее автор – длинноволосый артистический тип, с которым вдобавок приятно поболтать. Думаете, сидел бы я тут, если бы вчера не напялил парик? Благодаря нашему правительству в этой стране теперь делают один только мусор. Одно дерьмо.

– Будешь уходить, забери Микки Мауса с собой, – попросила мама.

– Эти миллионы, сэкономленные на искусстве, – сказала я, – они достались директорам банков. И теперь эти директора распивают на них шампанское.

Слова сами собой сорвались у меня с языка. Упс! Я боялась взглянуть на Дилана. Я точно знала, что он смотрит на меня с подозрением. Откуда мне это известно, про банкиров? Ну как откуда, Дилан, – из газет, из телика. Все-таки второй класс гимназии, интеллект зашкаливает, вот и почитываю иногда. Но на всякий случай я поскорее сменила тему.

– Ты женат? – спросила я у Брандана.

– Периодически, – ответил он.

– В смысле, сейчас женат?

– Пока нет.

Он взял маму за руку, и мое отвращение начало потихоньку возвращаться.

– А ты хочешь стать художником? – спросила я у Дилана.

– Понятия не имею.

– Лучше не надо.

Я все еще не осмеливалась заглянуть ему в глаза. Но такие диалоги мне нужны для книги. И все это я произнесла по правде.