Уильям Крюгер - Эта ласковая земля

Пфейфер хмуро глянул на меня.

– Это его брат, – объяснила сестра Ив. – Оди, это может оказаться единственной возможностью сохранить ему жизнь.

– Он не захочет жить с одной ногой, – сказал я и поборол слезы. – Он предпочтет умереть. А вы согласились бы?

Пфейфер посмотрел на сестру Ив:

– У мальчика есть родители, чтобы принять решение?

– Мы сироты, – сказал я.

– Мы должны спросить у Альберта, чего он хочет, – предложила сестра Ив.

– Не уверен, что мальчик в состоянии принять подобное решение, – ответил Пфейфер.

– Давайте проверим.

Она вернулась к кровати Альберта, встала на колени, как будто для молитвы, и взяла его руку в свои.

– Альберт, послушай меня.

Он повернул голову на подушке, чтобы видеть ее лицо.

– Доктор считает, что может сохранить тебе жизнь, если ампутирует ногу.

Альберт долго не отвечал, но наконец спросил:

– Если не ампутирует, я умру?

– Возможно.

– Но он не уверен?

Сестра Ева подняла глаза на Пфейфера, тот пожал плечами.

– Он не уверен.

– Я хочу свою ногу, – сказал Альберт дрогнувшим голосом.

– Хорошо. – Сестра Ив наклонилась и поцеловала Альберта в лоб, потом встала и повернулась к Пфейферу. – Вы слышали.

Пфейфер сказал:

– Меня ждут другие пациенты, но я буду заглядывать. Обеспечьте ему максимальный покой и удобство. Я приду, если понадоблюсь.

Они с Сэмми ушли, а мы остались наедине с Альбертом, пока яд подбирался к сердцу моего брата.

Долгим жарким днем летом 1932 года время ползло мучительно медленно, пока мы ждали противоядие, которое, мы надеялись, спасет моему брату жизнь.

С каждым часом Альберту становилось хуже. Чернота расползлась вверх по ноге, которая раздулась до ужасающих размеров. Пот струился из каждой поры его тела, пропитывая одежду и белье под ним, он непрерывно жалобно стонал от боли. Ближе к закату к этому добавилось затрудненное дыхание.

Пришел еще один врач, сын Пфейфера, Джулиус, вернувшийся после вызовов на дом. Пфейфер звал его Джули. Сэмми оказалась его женой. Если бы я не был так поглощен тревогой за Альберта, то нашел бы забавным, что мужчину зовут женским именем, а женщину – мужским. Но было ясно, что они любят друг друга, и так же ясно было, что молодой доктор Пфейфер не лучше отца знает, что делать со змеиным укусом. Он предложил обложить ногу Альберта льдом, чтобы уменьшить опухоль, что они с Сэмми и сделали, но это не помогло. Альберт так мучился, что молодой врач наконец предложил морфин от боли, который отчасти помог, но сделал Альберта заторможенным.

В маленькой комнате, где лежал умирающий Альберт, стояло три стула. Когда брату стало хуже, два доктора Пфейфера и Сэмми по очереди сидели на одном, а мы – за исключением Сида, который вернулся в палаточный лагерь, чтобы повесить объявления об отмене сегодняшнего собрания, – cменяли друг друга на двух других. Несмотря на открытое окно, в комнате было душно, и аромат роз из садика за домом не мог перебить витавшую в воздухе обреченность. Я до сих пор не могу нюхать розы, не вспоминая сразу же о том «дежурстве» в Нью-Бремене. Когда мы не были с Альбертом, мы сидели в зоне ожидания рядом с другими пациентами, пришедшими на лечение. Женщина с мальчиком, которого мучал непрерывный сухой кашель. Мужчина с огромным вздувшимся желваком сбоку на шее. Молодые родители, едва вышедшие из подросткового возраста, с недавно родившимся младенцем. Муж с женой, прижимающей к глазу кухонное полотенце со льдом, потому что, как он угрюмо пояснил Сэмми, она была «бестолковой на кухне». Со мной рядом сидела сестра Ив, и когда мужчина это сказал, она прокомментировала:

– Когда вы бьете свою собаку, ее вы тоже вините за синяк?

Я не мог оставаться в этом доме, и пока мужчина сердито смотрел на сестру Ив, я встал и вышел через главный вход. На крыльце на цепях висели качели, и я сел на них. Солнце висело низко на западе, паря в море темных туч, собиравшихся вдоль горизонта.

Пришла сестра Ив и села рядом со мной. Она легонько оттолкнулась ногой, и качели плавно закачались.

– Оди, ты не просил меня, – сказала она.

– О чем?

– Исцелить Альберта.

– Потому что вы фальшивка.

Несколько часов назад я бросил ей это обвинение, словно камень, но мой гнев давно погас, оставив только золу.

– Из-за того, что ты увидел Сида и других?

– Полагаю, я знал с самого начала. Альберт предупреждал меня, что я узнаю о вас что-нибудь дурно пахнущее. Вы не умеете исцелять.