Уильям Крюгер - Эта ласковая земля

Мэйбет пришла со стороны реки. На ней была другая рубашка и другие штаны, не такие залатанные. Ее волосы были расчесаны, лицо чистое, загорелое и улыбающееся. И самое примечательное, от нее не пахло дымом. В Хоперсвилле, где все готовили на костре, от одежды всегда сильно пахло жженым деревом и углем. Из-за костров во время нашего путешествия по реке Альберт, Моз, Эмми и я пахли так же. Когда какой-то запах постоянно окружает тебя, перестаешь его замечать. Но от Мэйбет пахло туалетным мылом, и это было как духи.

– Привет, Бак, – сказала она, словно мое присутствие было полной, но восхитительной неожиданностью.

– Бак потерял друга, – сказала Мамаша Бил. – Думаю, ему не помешает поддержка.

– Прогуляемся, – предложила Мэйбет.

Мы шли по Хоперсвиллю. Люди все еще наводили порядок после вчерашнего погрома, и хотя вокруг царил хаос, я едва замечал. Мы поднялись по тропинке на заросший лесом холм, возвышавшийся над лачугами, нашли там плоский камень в прохладной тени дерева с видом на красивую долину реки Миннесоты. Мэйбет держала меня за руку, и мы целовались.

Ромео любил Джульетту так сильно, как я – Мэйбет Шофилд. В тот летний день 1932 года полиция искала Эмми и ее похитителей по всей южной Миннесоте. Шофилды застряли далеко от новой жизни, которую надеялись обрести в Чикаго. Нас окружала безысходность, вызванная Великой депрессией, но я видел только Мэйбет, а она видела только меня.

Когда мы наконец пришли в лагерь Шофилдов, отец Мэйбет вернулся и, нетвердо стоя на ногах, ковырялся под капотом старого грузовика. Он что-то бормотал, ругался вполголоса, Мамаша Бил нетерпеливо поглядывала на него, а миссис Шофилд периодически подбадривала.

– Можешь помочь ему, Бак? – взмолилась она. – Боюсь, он себя покалечит.

– Не уверен, что могу помочь ему, мэм. Но я знаю человека, который творит чудеса с моторами.

– Правда? Можешь привести его сюда?

– Я попрошу, но решение за ним.

– О, попроси, Бак. Пожалуйста.

– Я постараюсь вернуться во второй половине дня, – сказал я.

Я оставил Мэйбет с ее семьей и вернулся в наш лагерь. Форреста не было. Альберт с Эмми играли в «рыбалку» старой колодой карт, которую Альберт бросил в наволочку вместе с другими вещами из сейфа Брикманов. Я обрисовал ситуацию Шофилдов и попросил его помочь. Но мне хватило одного его сурового взгляда, чтобы понять, что нас ждет спор.

– Слишком рискованно, – сказал он, откладывая карты, которые держал в руках.

– Нельзя же вечно бояться, – сказал я.

– Не вечно. Только пока не доберемся до Сент-Луиса.

– Если когда-нибудь доберемся.

– Ты думаешь, искать тетю Джулию – ошибка?

Это не было ошибкой. Ошибкой было влюбиться в Мэйбет Шофилд, и это меняло все.

– Я просто думаю, что мы не можем прятаться вечно. Этим людям очень нужна наша помощь. Твоя помощь.

Эмми принялась собирать карты.

– Ты должен помочь им, Альберт, – сказала она, как будто это она была взрослой, а он ребенком.

– Почему?

– Потому что ты знаешь, что так правильно.

Альберт посмотрел на небо и закатил глаза. Он покачал головой, словно от безысходности, и наконец кивнул.

– Ладно, но я пойду один. Вы двое останетесь здесь. Меньше шансов, что нас засекут.

– Спасибо, Альберт, – сказал я, думая, что мой брат не такой уж негодяй, а Эмми мудра не по годам, и еще подумал, как благодарна будет Мэйбет. Это было главной моей мыслью.

Альберт похромал прочь, нога все еще болела, и его не было до конца дня. Форреста тоже. Одному Богу известно, куда запропастился Моз. Я начал беспокоиться. Что, если никто из них не вернется? Что, если мы с Эмми остались одни? И тут я вспомнил слова, которые Моз снова и снова выводил на ладошке Эмми, пытаясь утешить ее перед нашим путешествием: «Не одна».

Он был прав. Мы не одни. Мы были друг у друга, я и Эмми, и теперь у нас были Шофилды. Может, в Чикаго будет лучше, чем в Сент-Луисе. Лучше в основном потому, что мы с Мэйбет будем вместе. И я подумал, что такой расклад меня устраивал.

– Я скучаю по Мозу, – сказала Эмми.

Я тоже скучал. Не по мрачному и угрюмому Мозу, а по Мозу, который всегда был готов улыбнуться, и хотя не мог петь по-настоящему, всегда казалось, что его душа поет. А потом мы нашли скелет индейского ребенка и все изменилось.

Эмми начала строить маленький домик из веточек, и я спросил ее:

– Ты помнишь, как сказала мне, что они все мертвы?

– Кто?

– Во время последнего припадка, ты сказала: «Они мертвы. Они все мертвы». Ты помнишь?