Людмила Уварова - От мира сего

Внешне они вроде бы оставались почти в приятельских отношениях, но порой между ними все-таки возникали некоторые трения. Иные трения и споры влекли за собой довольно серьезные осложнения. Так случилось, например, тогда, когда Ямщикову из пятой палаты по распоряжению Вершилова перелили две ампулы крови.

Вареников не преминул спросить на пятиминутке:

— Зачем вы это сделали?

На людях он всегда обращался к Вершилову на «вы».

— Что именно? — спросил Вершилов.

— Вы распорядились перелить кровь безнадежному, а сами знаете, есть приказ — таким больным переливать только плазму.

Да, случился такой период, когда кровь в больнице была буквально на вес золота. И формально Вареников был прав.

Вершилов ответил не задумываясь:

— Я не мог иначе.

Вареников едва пытался скрыть свое торжество:

— Но это же нарушение приказа!

— Знаю, — ответил Вершилов и повторил: — Я не мог иначе.

После пятиминутки Зоя Ярославна сказала Вершилову:

— Так просто вам это не пройдет. Володечка не преминет со свойственными ему прилежанием и обстоятельностью обо всем сообщить туда, куда следует.

Вершилов устало махнул рукой:

— Пусть его сообщает куда хочет…

Ямщиков уже в третий раз попадал в больницу, все в то же отделение, правда, два раза его лечащим врачом была Зоя Ярославна, а в последний раз доктор Вареников.

Ямщикова отличала поразительная настырность и подозрительность.

— Я им всем цену знаю, — разглагольствовал он во всеуслышанье. — И никого не страшусь, так и знайте! Мне что министр, что генерал — все едино!

Любое врачебное предписание он старался перепроверить у заведующего отделением, потому почти каждый день являлся к Вершилову и требовал подтвердить правильность предписания лечащего врача. Когда сестра делала ему укол, он сперва требовал дополнительно прокипятить шприц, потом проверял ампулу, именно ли это та самая ампула, которая ему необходима. Любые таблетки, которые давала сестра, даже если это самая невинная таблетка пирамидона, он долго и вдумчиво оглядывал, обнюхивал, как выражалась старшая сестра Клавдия Петровна, чуть ли не пробовал на зубок.

В то же время его все жалели, и врачи и сестры: он медленно, неотвратимо погибал. У него стал катастрофически падать гемоглобин, появились одышка, головокружения.

И он сам сказал доктору Вареникову:

— Мне необходимо переливание крови.

Вареников задумчиво посмотрел на него. Ямщиков недаром столько месяцев провел в больнице, сам признавался, что понимает все свои хворобы не хуже любого доктора.

Однако Вареников попытался с ним поспорить:

— Подождем, поколем вас сперва…

Но Ямщиков перебил его сразу же:

— Нет уж, доктор, мне поможет только переливание, больше ничего!

И Вареников — хочешь не хочешь — сдался, велел дежурной сестре перелить ему плазмы.

Но и на этот раз Ямщиков, что называется, подсек его.

Мгновенно ринулся к Вершилову.

— Что же это такое? — завопил. — Старому, заслуженному человеку жалеют кровушки? Плазмой хотят отделаться?

По его изможденному, изъеденному недугом лицу катились слезы. Вершилов немедленно распорядился — перелить две ампулы крови.

Как Зоя Ярославна и ожидала, Вареников не преминул исправно и обстоятельно доложить обо всем происшедшем главному врачу.

Главный врач, грузный, страдающий астмой толстяк, молча выслушал его, потом спросил:

— Я слышал, вы вроде бы друзьями в юности были?

— Не в юности, а в детстве, — уточнил Вареников. — И не друзьями вовсе, а соседями, жили в одном доме и соответственно учились в одной школе.

— А я слышал, что вы дружили, — не сдавался главный врач. Он питал симпатию к Вершилову и старался тщательно скрыть свое душевное неприятие Вареникова.

— Нет, — повторил Вареников. — Мы не были друзьями, а вообще-то, если хотите знать, Алексей Владиславович, люди — продукт ненадежный, скоропортящийся, и потому у меня такое правило: с некоторыми старыми знакомыми поступать так же, как с переродившимися и отжившими растениями, — безжалостно отрезать их и забывать, что они были и росли.

Он полагал, Алексей Владиславович одобрит это его, казавшееся ему умным и тонким, изречение, но Алексей Владиславович только молча, задумчиво глянул на него, ничего не сказал. Так Вареникову и не довелось понять, понравились ли главному врачу его слова и наложит ли он взыскание на Вершилова за его самовольство.

Инерция делания зла бывшему своему другу толкала его на самые неожиданные поступки.