Жоэль Диккер - Последние дни наших отцов

Толстяк теперь думал только о любви. Он считал, что любовь может спасти людей. Однажды вечером, налюбовавшись Пэлом и Лорой в их убежище, он вернулся в спальню к товарищам, которые, как всегда, вели бесконечные разговоры. И действительно, там были Станислас, Дени, Эме, Фарон, Кей, Клод, Фрэнк и Жос. Они лежали, закинув руки за голову, и о чем-то спорили.

— О чем разговор? — спросил Толстяк с порога.

— О девушках, — ответил Фрэнк.

Толстяк улыбнулся. Сами того не зная, его товарищи говорили о любви, и любовь их спасет.

— Увидим ли мы еще норвежек, хотел бы я знать, — произнес Жос. — Очень они мне нравились.

— Норвежки… — весело вздохнул Кей. — Хотел бы я знать, что бы мы без них делали в Локейлорте.

— То же самое, — отозвался деловитый Дени. — Бегали бы и бегали без конца.

Молодежь — Толстяк, Кей, Фарон и Клод — знала, что это неправда: они иногда прихорашивались просто потому, что могли с ними столкнуться и не хотели иметь жалкий вид.

— Ах вы, мальчишки! — воскликнул Эме. — Вы же как есть мальчишки. Однажды женитесь и прекратите бегать за юбками. Надеюсь, меня на свадьбу пригласите…

— Приглашу, — сказал Кей. — Всех вас приглашу.

Дени радостно улыбнулся.

— А ты женат? — спросил его Эме.

— Меня жена мирно ждет в Канаде. И двое мальчуганов.

— Скучаешь по ним, да?

— Конечно скучаю. Черт, это как-никак моя семья… Это не мир, а сплошное горе, скажу я вам.

— А лет им сколько, твоим мальчуганам?

— Двенадцать и пятнадцать. Вы мне их немножко напоминаете, — сказал он, обратившись к молодежи. — Скоро они тоже станут маленькими мужчинами.

— А ты, Стан, холостяк? — спросил Кей.

— Холостяк.

Все погрустнели и замолчали.

— Как бы то ни было, тут жену особо не найдешь, — снова заговорил Кей.

— Лора-то есть, — возразил Фарон.

— Лора, она с Пэлом, — отозвался Эме.

— А кстати, где они? — спросил Станислас.

Ответом ему был дружный хохот. Толстяк никому не сказал про их убежище: они были такие красивые вместе, он не хотел, чтобы им мешали. Остальные ничего не смыслили в настоящей любви.

— Трахаются небось, — хохотнул Фарон. — Везунчик Пэл! Давненько я не трахался.

— Трахаться — это главное, — провозгласил Кей под приветственные крики.

— Трахаться — это пустяк, — воскликнул Толстяк. — Нужно что-то еще…

— И что же? — насмешливо спросил Фарон.

— В отпуске я бывал у шлюх в Сохо. Утром одна, днем другая, вечером третья. Весь день сплошные шлюхи. А потом приглянулась мне одна девица из Ливерпуля, работала на Уитфилд-стрит. И представляете, мы с ней больше не расставались, несколько дней из постели не вылезали, прямо как влюбленные, а когда я ей сказал, что ухожу насовсем, она меня крепко-крепко обняла. Забесплатно. Это что, не любовь?

Он сел на кровати, обвел взглядом товарищей и повторил:

— Это что, скажете, не любовь? Не любовь, мать вашу?

Все дружно кивнули.

— Да, Толстяк, — ответил Кей. — Она тебя любит, это точно.

— Вот видите, трахаться — это пустяк, если потом тебя крепко не обнимут. Трахаться надо с любовью!

Повисла пауза, и все вдруг заметили, что Клод с какого-то времени не произнес ни слова.

— Ты в порядке, Клод? — спросил Эме.

— В порядке.

И тут Толстяк задал вопрос, который мучил их всех:

— Попик, если ты станешь кюре, ты больше не будешь трахаться?

— Нет.

— Никогда?

— Никогда.

— Даже с проститутками?

— Ни с проститутками, ни с кем.

Толстяк покачал головой.

— А почему нельзя трахаться, если ты кюре?

— Потому что Господь не хочет.

— Ха, ясно, что ему-то никогда не припирало!

Клод побледнел, а остальные расхохотались.

— Мудак ты, Толстяк, — сказал Кей. — Мудак, но мне смешно.

— С чего это я мудак, спрашивается, а? Имею я право спросить, почему кюре не трахаются, вашу мать? Все трахаются, вообще все. Так почему попики не водят шашни с попками? Это что значит, никто не хочет перетрахнуться с Клодом? Клод совсем не дурен, имеет право трахаться, как все. Да будь он хоть уродом из уродов, царем уродов, у него было бы право пойти заплатить шлюхам, милым славным шлюшкам, и они бы прекрасно им занялись. Если хочешь, Попик, я свожу тебя к шлюхам.

— Нет уж, Толстяк, спасибо.

Они снова засмеялись. Кто-то подремывал, было уже поздно, и все стали готовиться ко сну. Пэл с Лорой незаметно присоединились к товарищам. Толстяк обошел спальни и пожелал всем спокойной ночи. Он делал это каждый вечер, проверяя, все ли на месте и не застукают ли его в момент побега. Когда он вернулся, Кей дремал, Пэл, казалось, уснул, а у Клода едва хватило сил нажать на выключатель у своей кровати и погасить свет. Толстяк улыбнулся в темноте. Скоро все будут крепко спать. И тогда он встанет.