Ахмед Рушди - Кишот [litres]

И вот теперь пожалуйста – Санчо. Брат не планировал на страницах своей книги никаких воображаемых детей, но Санчо сам появился там и настойчиво хотел остаться. Родной же Сын Брата дематериализовался и исчез из жизни по собственной воле – по крайней мере из жизни собственных родителей.

Кишот, напротив, сделал так, что его сын появился на свет благодаря силе его желания и милости звезд. Если бы, поклоняясь метеоритным дождям, подумал Брат, я мог сделать так, чтобы Сын вернулся в мою жизнь, я не пропустил бы ни одного из них по всей Америке. Но для этого – как тогда, очень давно – потребовалось бы присутствие его Бывшей Жены.

Порой он понимал, что делает, что за материал его подсознание выхватывает, преобразует и щедро разбрызгивает по написанным им страницам. “Женщина-Трамплин”? Серьезно? Если бы Сестра вдруг прочла, что он пишет, ей это вряд ли понравилось бы. Ее, возможно, также напрягло бы, что финансовые претензии Кишота, словно эхо, повторяют его собственные претензии к ней. А слащавая сцена быстрого телефонного примирения Кишота и Жэ Тэ, как изумленный Санчо спросил у Кишота: и это все? Да если бы, думал Брат. В этом я на стороне Санчо. В реальной жизни так просто не бывает никогда. Но Брат понимал, почему так произошло на страницах книги. Радушное появление Жэ Тэ, как и Санчо, было продиктовано необходимостью, которую испытывали и она сама, и Кишот.

Салма же была полностью выдуманным персонажем. В данный момент в его жизни присутствовали исключительно те женщины, которых он сам создавал у себя в голове. И да, надо признаться, как у Кишота, еще женщины, которых он видел на экране – в его случае в основном не по телевизору, а в кино или интернет-трансляциях. Женщины-фантазии. Реальные женщины для него, похоже, были уже недостижимы. – А что же доктор Смайл? Что ж, Брат относил себя к писателям, которые строят свои произведения на тщательном исследовании жизни. Как ни печально, найдется немало реальных персонажей, которым поношенные башмаки этого сомнительного доктора пришлись бы впору. Ну и рецепты подошли бы тоже. Если бы вы сказали Брату что нелепая история, которую он рассказывает, в отличие от всего, написанного им ранее, уходит корнями в его собственные потребности и обиды, он определенно согласился бы с этим. А старый дурак? Ему претила идея, что Кишот – это его Автор, с воображаемым шлемом на голове и ржавым прапрадедушкиным мечом в руке. Кишот был его поклоном (согласен, земным поклоном) перед великим испанцем, придумавшим его первым. Что мы имеем: он примерно одного возраста со своим героем, у них в прошлом одни и те же корни, ныне оборванные, они родились не просто в одном городе, но в одном районе этого города, их родители жили по соседству, вполне достаточно, чтобы он, Брат, порой с трудом мог вспомнить, где речь идет об истории Кишота, а где о его собственной. В его сознании их семьи часто сливались в одну. И все же Брат настаивал: нет, Кишот – это не я, я создал его, чтобы рассказать историю, которую хотел рассказать. Брат, чтоб вы понимали, довольно мало смотрел телевизор. Он принадлежал к последнему поколению, выросшему на кино. По телевизору он смотрел только новости (так редко, как только можно, новостные выпуски в последнее время стали практически невыносимы), матчи с участием “Янки” во время бейсбольного сезона, и иногда, если засиживался допоздна, какое-нибудь ночное комедийное шоу. На этом приктически все. Телевидение уничтожило у американцев привычку думать, как разрушило разум Кишота. Брат совсем не хотел, чтобы его разум постигла та же участь.

Значит, упрямо думал Брат, он – не я. Но если он так настаивал на разделении героя и Автора, почему же так часто боялся, не привлекли ли его шпионские романы внимание реальных шпионов, которые теперь шпионят за ним? Ему повсюду мерещились неясные тени, ускользающие, прячущиеся за его собственной. Это превратилось в какую-то иррациональную фобию (впрочем, все фобии иррациональны). Он никогда не имел доступа ни к каким официальным секретам и не пытался узнать их, успокаивал он себя. Он не игрок на этом поле. Считать иначе слишком самонадеянно. И все же. У него паранойя на почве нарциссизма. Он должен избавиться от нее, в особенности теперь, когда его полностью поглотила эта история, самая странная из всех написанных им историй, которая по непонятным причинам заставляет его улыбаться, глядя на экран компьютера, и навсегда оставить мысли сменить профессию. Бывает, рассказываемая история оказывается мудрее рассказчика. Благодаря этой он узнал, к примеру, что не только реальный сын может в один прекрасный день исчезнуть, но и воображаемый ребенок стать настоящим, хотя возможно и движение в противоположном направлении: целая страна может жить в “реальности”, похожей на нереальную.