Ахмед Рушди - Кишот [litres]

За примирением брата и сестры последовало их расставание. Кишот понимал, что вставший на Путь рыцарь не может позволить себе ни одной ночи в неге и роскошестве, пусть даже в доме своей сестры-богачки. Рыцарю должно хранить твердость духа и чистоту помыслов, жить аскетом. Комфорт делает его слабым.

– Так вы останетесь у меня? – спросила Женщина-Трамплин, великодушно предложив им передохнуть после долгих скитаний.

К собственному удивлению, Кишот ответил ей:

– Нет.

“Блю-йоркер”, при всех его недостатках, соответствовал его целям гораздо больше. Он, а не лофт в Трайбеке, был частью истории, которую он проживал. Он чувствовал, что ему жизненно необходимо вернуться в свой номер и для успокоения посмотреть там телевизор.

– Спасибо за приглашение, – ответил он сестре. – Но лучше мы все останемся на своих местах – я, мой сын и моя машина.

Его ответ сразил Санчо наповал.

– Ты это не серьезно, – закричал он.

– Уверяю тебя, я серьезен, как никогда, – строго осадил Кишот сына. – Мы совершили важную остановку, я благодарен за это, но мы должны и дальше идти по своей дороге.

Последовал бунт.

– Видимо, нам не стоит оставаться вместе, – заявил Санчо. – Видимо, для меня пришло время начать жить собственной жизнью. У каждого мужчины свой Грааль, так? Ты меня этому научил. У тебя есть твоя возлюбленная, у меня – моя.

– Во-первых, – ответил Кишот, – до мужчины тебе еще очень далеко, а во-вторых, та девушка, Прекрасная из города Прекрасного – просто глупая фантазия.

– Тогда уж скажи заодно, – грубо ответил Санчо, – кто такая эта твоя мисс Салма Р.?

Их прервала Женщина-Трамплин.

– Это был важный вечер, – сказала она. – Мы все устали. Давайте оставим все как есть. Раз молодой человек хочет остаться у меня, пусть остается. Раз ты, – она повернулась к Кишоту, – упорно желаешь вернуться в свою клоаку, так тому и быть. Остановимся на минутку. Утро вечера мудренее.

Возвращаясь на окраину в маленький грязный мотель, Кишот ощущал физическую боль от пустующего пассажирского места рядом; словно ему отсекли руку или ногу. Неужели это последнее и самое сложное, что он должен совершить, размышлял он: принести в жертву сына? Агамемнон принес в жертву дочь, чтобы заставить ветра дуть в свои паруса. Но и сам Агамемнон расстался с жизнью в ванне, убитый вероломной матерью Ифигении, своей женой царицей Клитемнестрой. Быть может, пустое пассажирское кресло – и его смертный приговор тоже?

Но ведь у Санчо нет матери. Преданья старины глубокой не всегда звучат эхом в современном мире. Но да, у каждого мужчины свой Грааль.

Прошло три дня, но ни от кого не поступало никаких известий – ни от доктора Смайла, ни от Санчо, ни от Женщины-Трамплина. Кишот сидел в своей комнате, купаясь в лучах телевизионного экрана. Мужчина сообщил ему, что не пройдет и пары лет, как все человечество убедится: Земля на самом деле плоская. Женщина сообщила, что всеобщая вакцинация является частью мирового заговора против детей. Другой мужчина сообщил, что конденсационный след, который оставляют за собой самолеты, благодаря своему химико-биологическому составу влияет на человеческую психику и является инструментом манипулирования человечеством, он вызывает стерилизацию женщин, позволяя предотвратить демографический взрыв, а также служит доказательством применения против ничего не подозревающего населения химического и/или биологического оружия. Еще одна женщина сообщила, что некто известный как К. представил непроверенные доказательства заговора против правительства. Третий мужчина сообщил, что на трассе ФДР в районе Манхэттена образовалась пробка.

Кишот позволил омыть себя этому потоку частиц электронной жизни, многообразной сущности телевизионных каналов. Ничто из увиденного он не принимал на веру, но ничто и не отвергал. Он не был судьей. Даже то, что его псевдоним К. совпадает с кличкой создателя конспирологической теории “QAnon”, привлекло его интерес совсем ненадолго. Он проводил время своим излюбленным способом, и оно проходило. Этого было достаточно. Ему не был интересен анализ реальности. Его реальность сводилась к этой комнате, игре сектовых пучков на экране и ожиданию звонка.

Звонок раздался на четвертый день.

Он искал дерево, старый красный дуб. Дуб стоял недалеко от памятника Гансу Христиану Андерсену, на котором сказочник изображен рассматривающим утку (или рассматриваемым ею), изображение которой имело веские литературные основания находиться там – ими нам, однако, придется пренебречь. Среди всех сказок Андерсена Кишоту больше всего нравилась и в то же время казалась самой страшной “Тень”. Тени – наши коварные спутники, тайные двойники, альтер-эго, за ними нужен глаз да глаз. (Похожий случай был с Питером Пэном – однажды его тень сбежала, ее разыскивали, а потом Венди своей проворной и прилежной иглой пришила ее обратно к мальчику.) Во время своего странствия Кишот то и дело поглядывал на собственную тень, которая, впрочем, не демонстрировала никаких склонностей к независимому существованию, дурного нрава либо любовных поползновений. В золотой тени осеннего дерева тень растворилась, а Кишот, исполненный трепета, с калейдоскопом летающих в животе бабочек, ждал; во время ожидания он привычно размышлял о телевидении.