Богуслав Бржезовский - Железный потолок

«В груди у него никогда не переставало биться горячее сердце патриота», — писала областная газета «Усвит». Во время процесса Годуру всячески стремились выгородить. Был приглашен лучший адвокат из Праги. А Фишар выступал свидетелем.

Он держался вначале очень уверенно: привык выступать на судебных процессах и чувствовал себя здесь как рыба в воде. Заявил, что Годура, мол, сообщал ему сведения о производственной мощности бывшего пруховского мотоциклетного завода.

«Как вы использовали сведения обвиняемого, господин свидетель?» — спросили Фишара.

«Воспользовался своей связью с известным, к сожалению впоследствии казненным, генералом Яначеком, которому и передавал сведения Годуры…»

«Когда был казнен генерал Яначек, господин свидетель?»

«В сорок третьем году…»

«В таком случае ваша связь с обвиняемым больше уже не возобновлялась?»

«Напротив. Мои встречи с ним стали затем еще более систематическими».

«Как же вы потом использовали его информацию? Можете нам об этом что-нибудь сообщить?» — спросил его защитник.

«После смерти Яначека я установил связь с неким Фредериком Смитом, американским агентом…»

«Как вы с ним установили связь?» — прервал Фишара прокурор.

«Господин Смит в апреле того года заходил ко мне в контору», — пояснил с непоколебимым спокойствием доктор Фишар.

«Вы знали прежде господина Смита?»

«Никогда до того не видел».

«Значит, он пришел тогда только для того, чтобы увидеть вас?»

«Господина Смита я об этом не спрашивал. Просто не знаю».

«Странно!» — заметил прокурор.

«Во время войны происходило немало странных вещей», — ответил иронически Фишар.

«Доказать свои утверждения можете?» — спросил прокурор.

Может. Защитник тут же предъявил суду какую-то бумагу, из которой явствовало, что доктор Фишар на протяжении войны многократно оказывал услуги американской разведывательной службе, снабжая ее ценными сведениями. Это произвело на суд большое впечатление. И потому показания старика Паздеры, Целестина и других о том, что Годура терроризировал рабочих, водил дружбу с немецкими офицерами и устраивал для них вечеринки в своей вилле, выглядели смешными.

«Протестую против подобных обвинений, — восклицал защитник. — Все они уже были опровергнуты и ничего нового не добавляют».

«Я добавлю!» — заявил прокурор, не скрывая своего раздражения. Он вызвал в качестве свидетеля Ондржея и предложил суду ознакомиться с донесением, которое Годура направил в свое время гестапо и немецкому директору Ремке; в нем Годура одобрительно отзывается о настроении рабочих, которое, по его мнению, могло быть еще лучше, если бы были обезврежены некоторые враждебные элементы. Перечень имен. Среди них особо отмечен некий Ондржей Махарт.

«Требую проверки подлинности этого документа», — обратился к суду растерявшийся защитник.

Но это было излишне. Годуре показали подпись. Тот признал, что эта подпись его, и страшно испугался.

«Имело ли это донесение для вас какие-нибудь последствия?» — спросил прокурор на этот раз Ондржея.

«Не прошло и недели после того, как оно было направлено, и меня арестовали, а затем отправили в концентрационный лагерь. Франтишек Слезак, арестованный одновременно со мной, погиб…»

«Протестую, — вскричал защитник. — Он не назван в документе, и можете ли вы вообще, господин свидетель, доказать, что это донесение послужило непосредственной причиной вашего ареста?»

Мог и доказал. А сегодня почувствовал, что это было лишним. Как все перепуталось; тогда он только начинал жить, верил, что крепко держит свою жизнь в руках, и вдруг оказывается, что он не в силах сделать ее такой, какой она должна быть. Что-то помимо его воли направляло ее по другой колее. Когда это произошло и почему? Возможно, так получилось потому, что он обманывал себя, что он в чем-то притворялся и стал даже морочить других. Взять хотя бы отношения с Тонкой, хотя бы… В этом городе на него всегда находили мрачные мысли… Не лежит к нему сердце. Слишком уж напоминает он Ондржею минуты, когда он вступал в новую жизнь, слишком напоминает ему время, когда он проявил слабость духа. Он ловил себя на том, что и теперь еще вглядывается в лица людей, мелькающих за окном, отыскивая среди них лицо Густава Оссендорфа.

«Все находится в тесной взаимосвязи», — сказал Краус. «Лес рубят — щепки летят», — добавил Ондржей. Густав Оссендорф оказался той самой щепкой. Но тогда, когда он расставался с ним и с Эриком в этом городе, их судьба была еще чистым листком. На нем только начинали писать. И сразу, в самом начале, появилась клякса.