Александр Иличевский - Справа налево

Доберман требовал аккомпанемента. Сестра играла — что угодно, хоть из «Школы беглости», а псина выла.

Мне приходилось на острове в дельте Волги слышать близкий волчий вой. На него позвоночник отзывался так, будто по кости проводили ножом. Вой добермана был вполне сравним с волчьим. Но был отвратительней. В нем чувствовалась искусность.

Однажды моя сестра осталась наедине с доберманом. Часа два, пока не было хозяев, ей пришлось непрерывно играть. Стоило только прерваться, как доберман набрасывался на свою музыкальную жертву. Хозяева псины застали ее всю в слезах. Она рыдала и играла. А доберман пел.

Теперь осталось сказать, почему я это вспомнил. Всё дело в том, как звали этого пса. Звали его — Иран. «Иран, тубо!», «Иран, фу!» — вот что я слышал, когда мы все вместе ходили в парк на прогулку.

Если вдуматься, то придется признать, что почти все цивилизационные конфликты и напряженности, битвы и препирательства, и прочее, — это всё абсолютно архаическое действо. Когда-то евреи доказывали египтянам, что их Бог сильней египетских богов, а потом бились с ханаанцами, объясняя им, что боги Ханаана слабей их еврейского Бога, который, как сообщают ученые, Сам был не чужд ханаанейского пантеона и даже когда-то имел жену из него — Ашеру. В целом история — и новейшая в том числе — большей частью состоит из таких едва ли не первобытных (ну, в лучшем случае — достойных бронзового века) борений одних воителей с другими под эгидой тех или других божественных сущностей. Крестоносцы рубились с Саладдином под тем же соусом. Гитлер со своим божеством нацизма первым проваливается в абсолютную первобытность. Сталин — за ним.

Понимание этого обстоятельства ведет прямой дорогой к атеизму или к признанию отчаянного варварства, с которым народы и этносы меряются друг с другом богами, доказывая остальным, что их, остальных, боги слабы или вовсе не существуют. На этом фоне разговор об экуменистической направленности развития цивилизации выглядит смешным. Особенно бесполезны утверждения типа: та или иная конфессия есть одна из тропинок на склоне горы, чья вершина едина для всех поднявшихся. Это мудрая ложь во спасение. Ничего подобного сознание верующих не содержит.

Чем дальше, тем больше убеждаюсь в ужасающей архаичности человеческого существа. На протяжении двадцати тысяч лет человек мало изменился не только телесно, но и ментально. Наследие бронзового века — с адреналиновой интоксикацией и языческой прикрепленностью к бытию — всё так же пронизывает плоть и дух человечества. Всё это было бы менее досадно, если бы вооружение по-прежнему оставалось на уровне копий и булыжников для пращи, и в клубах взрывов самолетов или водородных бомб не восставал бы случайный безобразный лик — мнимого или реального бога, всё равно. Нынешние боги по-прежнему, как и в бронзовом веке, обитают на абсолютно не достижимых друг для друга вершинах, но хуже всего — не достижимых и для человека.

Бронзовый век мучает и обворовывает человечество много тысячелетий. И единственная допустимая война в моем представлении есть война с бронзовым веком в себе.

Моя бабушка в 1921 году жила во Владикавказе.

В 1980 году она мне рассказала, что по Владикавказу тогда ходил всех поразивший слух о жуткой истории, приключившейся в Москве. Что будто бы «солидному мужчине предсказали, что ему отрежет голову девушка, и он попал под трамвай с вагоновожатой». Я вообразил себе тогда Олоферна и Юдифь-комсомолку.

Тогда же во Владикавказе жил и Булгаков.

Семья моей бабушки с ним знакома не была, это точно. Возможно, просто посещали театр, где ставилась его пьеса, и только.

Вопрос в том, как строятся сюжетные ходы.

Что появилось раньше: слух об этой истории или выдумка Булгакова, пустившая по Владикавказу мифическое эхо?

По работе прочитал недавно много В. И. Ленина. Что сказать? Надругательство над душой и мозгом, высшей степени тухлятина, адский ад и огненные фекалии, которые семьдесят лет впаривали в качестве священных письмен. Сталина вообще невозможно читать из-за его тавтологичной косности, которой он, уверен я, прямо-таки насиловал слушателей и читателей, нарочито впаривая всякую ахинею побессмысленней, включая языкознание. Но в сравнении с Лениным он ангел почти, ибо Ленин прямо-таки черт какой-то — и жирный тролль, и помесь агитатора-сказочника с Джеком Потрошителем, и диктатор самого гадкого демагогического пошиба. Луначарский вспоминал, что первое впечатление от Ленина — сухой сморчок, а когда заговорил, стал расхаживать и «нагнетать мысль в звенья мировой политической цепи» — так сразу преобразился; и тогда Горький зарыдал от умиления, и косолапый мужик очаровался. Как-то так выразился Луначарский.