Александр Иличевский - Справа налево

Почему геном — не речь? В начале было слово, и слово это было — «геном». Слово постепенно становится сверхъобъектом современной науки. Не исключено, что лингвистика и философия языка в будущем станут началом новой великой теории языка, которая воспримет в себя и объединит все фундаментальные взаимодействия. Эта гипотеза только с виду выглядит фантастической. Мысль о теории языка как о долгожданной единой теории поля — то есть о теории, объединяющей все фундаментальные взаимодействия, — достаточно трезвая. Она, эта теория языка, должна наконец объединить живую и неживую материи, поместить их в структуру взаимного дополнения. Цепочка может замыкаться так, например. Законы природы — это грамматика, согласно которой происходят события физического мира. Сейчас (не только благодаря возникновению квантовых вычислений и работам Пенроуза) постепенно становится ясно, что законы Вселенной сильно зависят от законов разума. Кроме того, возможность разума предъявлять теории, описывающие и предсказывающие события реального мира, и есть доказательство существования Всевышнего, который сотворил наш разум по образу и подобию своему. Таким образом, происходит состыковка штудий и Витгенштейна, и Геделя с законами физического мира. И вот если сюда добавить наш новый объект-слово — «геном-речь», то цепочка замыкается, потому что «законы речи», «грамматика генома» определяются физико-химическими процессами. Грамматика генома определяется на уровне фундаментальных взаимодействий, на основе которых идут внутриклеточные процессы. И в то же время геном устроен согласно законам речи. Вот она, смычка. Я давно думал, что Витгенштейн с его гипотетическими элементами — атомарными фактами относительно объектов мира, вроде бы совершенно не относящимися к действительности, — пытается сформулировать что-то справедливое. И теперь, кажется, становится ясно, что он оперирует внутри генома-речи. Хотя бы условно. Вот там, среди аминокислот, где-то и находятся элементарные объекты мира-речи. В общем, нам надо еще крепко подумать и получше всё это сформулировать. Ибо это не слишком бессмысленно. Тщетные попытки достичь полного описания законов природы обязаны были подключить наконец законы живого, которое красиво исчерпывается своей квинтэссенцией — геномом-речью.

ПОЯСНЕНИЕ к вышеизложенному.

0. Смысл написанного в заглавии.

1. Когда-то давно, на одном из семинаров в Институте теоретической физики им. Ландау в Черноголовке, нам объяснили, что поиски единой теории поля можно переформулировать как поиск единой грамматики, согласно которой выстраиваются вдоль оси мирового времени события физического мира.

2. Году в 2008-м я разговаривал с Татьяной Бонч-Осмоловской и Сергеем Бирюковым о комбинаторной поэзии и заметил, что ее, этой поэзии, методы можно применить к осознанию того, что происходит в геноме. В ответ они мне радостно заявили, что такие исследования уже происходят.

3. Дальше остается вспомнить усилия по поиску единой грамматики всех языков, усилия Витгенштейна, Геделя, а также Пенроуза, считающего, что наши знания о Вселенной вплотную придвинулись к области, где устройство разума начинает соприкасаться с устройством Вселенной.

4. Иосифу Бродскому принадлежит загадочная, но профетическая, на мой взгляд, сентенция: «Язык — это растворенное неживое». Алексей Цвелик в своей книге «Жизнь в невозможном мире» показывает, что устройство живой клетки впрямую и уникальным образом зависит от параметров квантовой физики. Всё это более или менее общие места современного знания.

Отсюда совсем немного до объединения живого и неживого в одну исследовательскую проблему. И Язык — главный претендент на роль этого объединителя.

Формулу Буденного о Бабеле можно приложить к любой истине в русской культуре: «Фабула его [Бабеля] очерков, уснащенных обильно впечатлениями эротоманствующего автора, — это бред сумасшедшего еврея». Роскошно, да? «Бред сумасшедшего еврея» — это вообще чуть ли не обо всех.

В детстве у меня была знакомая собака — доберман, который жил в семье друга моего отца. Псина была агрессивна и любила петь. Она цапала мою сестру за подол и приводила к древнему фортепиано, на крышке и на боках которого были нацарапаны свастики. Инструмент не подлежал настройке, но его не выбрасывали, ибо был вывезен из Таганрога, где во время оккупации на нем играли немецкие солдаты.