Василе Василаке - Пастораль с лебедем

Залопотали, засуетились… Да, да, согласны, великий Костэкел знает толк в истинах!

«Ну ладно, ребята, тише. Не очень-то мне верится, — заскрипел опять Костэкел, что эта веточка акации примется. Слыхали, сколько на этой жердочке нависло подозрений, ненависти? Пусть очистят ее добрыми помыслами, очистят от слов, которые поросли ядовитыми терниями наветов! Если бы ты, Георге, привел нам свидетеля…»

И вот я пришел к тебе, Никанор Бостан. Над душой моей улюлюкают два мира. Что скажешь, сосед любезный? Знаешь, возьми-ка эту тычку. Ты же собирался сажать виноград — может, пригодится. А я там отчитаюсь, что свидетель придет и что с тычками полный порядок. Хочу покоя, Никанор, хочу мира… только похороните поскорее!»

Жених так увлекся, что и не заметил, как умолк. Родичи зашевелились, словно с них сняли заклятие.

Ферапонт сочувственно проговорил:

— И правда… Надо же, пришел на такое заседание с тычкой, а? Он на вас как на соседа обиделся за обыск?

— Господь с вами, сват Ферапонт, — решительно поднялась Вера. — Вы у меня спросите, как дело было, я все знаю.

— Не-е-ет, сват, — умиротворенно протянул Никанор, — Вы видали, какие у нас таланты пропадают? Сказочник под боком, мама родная! И о душах все знает, и тот свет повидал, с лебедями, жаворонками и злыднями… И чем все кончилось, Тудор? Зазеленела тычка, нет?

У жениха подкатило к горлу, он почувствовал вдруг, как что-то в нем поднимается снизу, ползет и разбухает, будто медуза… Да, и притом зеленая, смешанная с желчью, и какой-то шорох прошел, и вроде уже не медуза, а огромная крона шумит в нем, как шумит море, перекатывая гальку…

Никанор помолчал-помолчал и прицокнул языком:

— Ну, одолжил, Тудор, ну, учудил!.. Хоть в кино тебя снимай, как Тарапуньку. Самую малость не дотянул, браток, промашка вышла. Вспомни-ка, что бабушка говорила? Единичку в уме держать надо, про себя…

— Чего? Какую еще единичку?

— Дорогой племянник! — откинулся на стуле Никанор. — Заруби на носу: у нас не крадут. У нас в колхозе «Светлый путь» с тех пор, как выгнали Хэрбэлэу, просто многое пропадает, бре. Разве так не бывает — уронил и забыл? Ну, как детишки теряют варежки… А заметит это только тот, кто колхозной жизнью живет, — и подмигнул Ферапонту. — Идешь по дороге средь бела дня и видишь… опять-таки, если ты в душе настоящий колхозник…

— Это потому… я говорю, где хороший хозяин? — сказала Зиновия.

— Вот-вот, кручяновские «принципы»! На том он и погорел, мама Зиновия. В наше время запутаться — плевое дело. Кручяну спросили: «Вы подбираете все, что под руку подвернется? Упадет с машины зернышко, так конец света, кричи караул? Штефания, сторожиха, пусть дубасит по рельсе, а весь колхоз бежит, как на клич петуха, это зернышко подбирать? Вы в своем уме, товарищ? Или отрицаете успехи коллектива?» И еще хорошо добавили: не пропадает там, где пропадать нечему.

Ферапонт вертел головой, глядя то на Никанора, то на его племянника, ну и ну, спорят, словно канат перетягивают. Сам-то он целыми днями один под солнцем, только пара чабанов рядом да девятьсот шестьдесят овец, а здесь человеческий голос слышишь вместо блеянья… Его овчарня стоит среди пяти холмов, на солончаках в низине — там спорят лишь закаты с восходами, коршун с сусликом или петушиное «кукареку» с карканьем воронья. Время там соткано из росы и самолетного гула, который слышен каждый день, как раз когда Ферапонт доит овец. Овцы словно жуют этот гул вместе с травой и тоненьким «динь-динь» от колокольчика на шее у козла.

До родного села отсюда восемь километров, а два села соседнего колхоза, Корнешты и Болдурешты, рядышком, в самой долине. И когда нужно к людям выйти, Ферапонт, как старший чабан, охотнее дает «увольнительную» туда, чем в свой Бычий Глаз, кому за ниткой с иголкой, кому за папиросами, а хоть бы и к вдовушке… Ведь он к чему привык за двадцать три года? Шерсть, молоко, 88 ягнят на сотню овец, брынза… Если травы поднимаются жирные — год на год не приходится, — он дает 94 ягненка и ходит в передовиках.

У него и свои овцы есть, иногда для плана Ферапонт подбрасывает в отару домашних ягнят — премию за перевыполнение получить выгодней. Сто лет себе живи — дочка обеспечена, как-никак с зарплатой, а свежую брынзу на базаре продашь не дешевле пчелиного меда… и на что сдались ему чьи-то виноградные тычки!

А Никанор гнул свою линию:

— Скажем, Тудор, ты водитель АТБ… На то она и транспортная база, чтоб мобилизовать тебя на перевозку урожая. Хорошо!.. В Бычьем Глазе ты возишь свеклу или кукурузу в кочанах. Загрузили сразу из-под комбайна. Какое у тебя задание? Побыстрей обернуться. Ага, жмешь на скорость! Неважно, в «Заготзерно» или прямо на вокзал, на свеклопункт или к элеватору, цель одна — поменьше времени на ездку, побольше рейсов, накручивай километры — это твои рубчики. Ну, держись, мотор, держись, дорога. Бензином снабжает колхоз, плату за сверхнорму и премию тоже от колхоза получишь. И от АТБ премия перепадет, если выделят, конечно… А кто взвешивал свеклу в кузове, почем тебе знать? Есть план, твое дело — жми на педали. О, наши полевые дорожки… Пели когда-то: «На дорогах пыль да туман», или как говорит Георгий Лунгу: «Три переезда равны одному пожару…» Пылишь ты по дороге, а в этой пыли черт гопак пляшет!