Василе Василаке - Пастораль с лебедем

Старушка пожевала деснами и дальше:

— А когда мы с Александром венчались, поп перед алтарем спросил: «Дети мои, какого святого хотите взять в покровители семьи вашей? Святой Николай подходит? Или изберете блаженного Спиридона, или Парфения-мученика?» А за спиной стояли посаженые, тоже вроде наши попечители. Горинчой у нас посаженым был, Штефан, а ее Штефанией звали. До сих пор добром поминаю, земля им пухом… Нынешние-то парочки что удумали? Идут к памятнику… своими глазами видела… щелкаются на карточки. Впереди жених с невестой, рядом посаженые родители, и над ними великая громадина, не то писатель, не то командир какой-нибудь каменный. Хоть он и великий, а давно на вечный покой ушел, разве пожурит их, если надо? Похлопочет, когда нелады в семье начнутся? Теперь взяли моду — чуть что, бегом в милицию: «Помогите, скандалит, пьяный!..» Пойдут потом склоки да суды, вот и позорят молодые великий памятник… А мы с Александром глазами лупаем перед батюшкой — до святых ли нам? Любовь на уме… Штефан Горинчой выручил: «Пусть берут святого Николая, батюшка. Его день в начале зимы, будет когда праздновать». Ну, поп давай молитвы творить и положил нам на голову серебряные венцы… Конечно, святой Николай — это и морока, и траты, не только праздник в доме… Хочешь не хочешь, посаженые напомнят: «Не забудьте, дети, на следующей неделе ваш день, навестим», ф-фу… — старушка будто на гору поднялась. — Прибраться надо, постряпать, заодно плиту обмажешь, турецкий плов в печь поставишь томиться. Посаженых надо особо пригласить, хоть и знают, что их ждут. Покличешь соседей, пусть потом говорят в селе: «Смотри, как Санду с Зиновией чтят родителей, соседей, даже святых не забывают…» — и вдруг решительно повернулась к внуку: — Ты не зевай, Тудораш, бери в посаженые кого-нибудь постарше, чтоб люди порядочные были, солидные.

Вон куда метит старушка, у старшего свата кусок хлеба отнимает? Жених чуть не вспылил: «Ага, дошли, слава те, господи, до святых попечителей-поручителей. Не хватало мне ваших крестных-посаженых… Хе-хе, ладно, тогда я выбираю Георге Кручяну! Устраивает кандидатура?» Но он хмыкнул и промолчал, а Зиновия вскинулась:

— Что веселишься? Думаешь, бабка из ума выжила? А вот скажи, почему твоего отца звали Петром, знаешь? Мать не говорила? Был у нас один слепой в селе. Каждое воскресенье — он в церкви, на паперти елозит, трясет шапкой, ждет, что перепадет от добрых людей. Помню, принесли крестить твоего отца. Услышал это слепой, протолкался вперед и прямо к твоему деду, кланяется: «Прости, Михай, здоровья тебе и многие лета… Нет у меня детей, семьи нет, сам знаешь. Если батюшка позволит и ты, Михай, согласен… Петром меня назвали, пусть хоть ваш сын носит мое имя. Чем убогому поделиться? Корка хлеба у меня есть да имя, другого бог не дал…» И заплакал слепой. А поп ухватился, давай вещать… мол, Петр — это от камня, и камень есть основание храма, и если просит незрячий, христиане, это знамение…

Зиновия тоненько засопела. У гостей вытянулись лица — прослезится сейчас, не дай бог. Она вытерла кончиком платка левый глаз и вдруг подмигнула внуку. Тудор так и остолбенел: ну и ну, он только сейчас заметил — в ушах у бабки игриво, по-молодому качаются тяжелые цыганские сережки.

Он взглянул на свет сквозь стакан, наклонился к Никанору и шепнул:

— За твое здоровье, дядя, и за душу Кручяну, раз ты его выставил на посмешище с тычками… Помнишь карикатуру в клубе? Это твоя работа, да? Ты велел нарисовать?

Никанор отпрянул, словно змея из-за плеча на него зашипела:

— Ты что, очумел? Какая карикатура?

Тудор поднял стакан, словно решил с самим собой душу отвести: «За мое здоровье! Подниму тебя, стаканчик дорогой, высосу, как сладкую ягодку… Не с кем поговорить, я здесь как на развалинах. Им нравится, когда папаша становится коробейником и таскает дочку на привязи, как телку, из села в село, лишь бы с рук сбыть. Тьфу, тоска… И у меня на душе кошки скребут — женюсь, брат. Моим-то невдомек, а узнают… такая кутерьма пойдет!»

— А секретарь и отвечает… У нас в селе, говорит, товарищ Бостан, если один умирает, знаешь сколько вместо него родится? Трое! И где же они, спрашиваю, что-то не видать, товарищ секретарь. Раз-два, родился, и тут же след простыл, как чертика в котомку прячете. Он говорит: «Не в моей котомке ищи. Спроси лучше у своего племянника Тудора, каким медом намазана его пожарная команда? Почему не хочет командовать колхозным гаражом? А еще говорят, классный механик». Почему, почему… Там в тенечке с газетой сидишь, не перетрудишься. Пожарное дело — сплошной курорт…