Стоян Даскалов - Цветины луга

В конце концов она соглашалась с ним: да, все меняется, получает другие формы, переходит в другое состояние. Но ей страстно хотелось спорить с ним, она была бы просто счастлива, если бы этот спор никогда не кончался. Чтобы не было победителя!

Но спору не суждено было состояться, и постепенно ночи стали спокойнее. Мара уже не думала, что в ее страстном желании спорить с инженером проявляется чувство к этому человеку, что это плод зарождающейся любви. И, когда ложилась спать, в голове уже не теснились такие мысли, а если и появлялись, то их одолевал сон, и она безмятежно засыпала.

«Все кончено, все это выдумка!»

И с упреком говорила о себе, имея в виду всех женщин: «Мы в жизни страдаем больше всего от собственного воображения. Так уж мы устроены, что придумываем несуществующие осложнения, боремся с ними, терзаем душу, а под конец с ужасом открываем, что ничего, в сущности, и не было. Опасность была призрачной, мнимой, а счастьем и не пахло даже».

И, осуждая себя, приходила к выводу: «Если бы собрать воедино всю силу, которую мы, женщины, тратим на глупости, можно было бы построить не один, а сотни заводов!».

Поползли туманы. Похолодало.

Успокоившись, учительница вся ушла в работу, презирая себя за самообольщение. Она, как бывало и раньше, точно стряхнув с плеч тяжелую ношу, с увлечением отдалась школьным делам.

С деревьев облетали листья, словно хороня ее грезы. Трепет сердца утих, и кто знает, когда родится вновь. Реальных надежд на это не было. В селе не было человека, который бы мог нарушить ее покой, а появится ли кто со стороны, то никому не ведомо. И она жила и работала, никого не любя.

Но разве может женское сердце жить без любви? Примириться с пустотой, стать похожим на треснувший сосуд, из которого вытекла живительная влага? Ведь это все равно, что умереть! Женское сердце, что непоседливое дитя. Оно не может жить без шалостей, волнений и тревог, без слез и смеха. А не то съежится, угаснет, капля по капле иссякнет то богатство чувств, которым его наделила природа. Мара этого не знала и не могла знать, потому что это было ее сердце, а люди, когда они молоды, знают о своем сердце очень мало.

Они не знают — да и где им знать! — сколько образов, пришедших неизвестно когда и откуда, теснится в их душе хаотично, безразборно. Но это вовсе не старый, ненужный хлам, о, нет! Образы эти живы, они могут уходить из сердца, когда вздумается, исчезать и возвращаться снова. Кажется, их нет. Их никто не видит. Хозяину сердца при самом тщательном обыске не обнаружить их, днем с огнем не найти. Они пропадают, стоит только начать их искать, и возвращаются, заслышав ласковый голос. Непременно ласковый. Грубость им ненавистна до глубины души, они — против насилия. Голос чувства должен быть нежным, ласковым, и тогда они отзовутся:

— Мы здесь! Вот мы!

— Вы помните?

— Помним, все помним.

Бывает, являются в тоскующее сердце и без зова. Входят, словно в пустую холодную комнату. Воскрешают, согревают его добрым словом, смехом чистым, и хозяин сердца вдруг встрепенется и спросит:

— Ах, это вы?

— Мы, мы! Ты нас забыл!

— Нет, не забыл. Как можно! Чувствуйте себя, как дома!

И, может быть, один из них станет всех дороже и уже навеки не уйдет из сердца.

Что это — воспоминания? Пережитые волнения? Неосознанные порывы или мимолетные увлечения, оставившие след в душе? Или, может, это ее плоть, сотканная из нитей жизни, расползется, сгинет — и жизни конец. Это то живое, трепещущее, из чего родится внутренний мир человека, где зарождается любовь — любовь без любимого, без адресата — чувство, столь милое, столь дорогое сердцу человека, то чувство, которое приносит только радость, не превращаясь в испепеляющее душу страдание. И стоит появиться объекту, чувство это прольется на него живительным весенним дождем.

Учительница Мара была уверена, что в ее сердце нет любви. Инженер ушел в недосягаемые пределы. Чем больше рос завод, тем недоступнее для нее становился инженер.

Она даже смеялась над собой, называла себя дурочкой и считала, что ей удалось начисто избавиться от того непонятного чувства, которое зовется любовью. Словно и не было ни завода, ни котлованов. Она работала, а на сердце у нее было так же чисто, светло и уютно, как в ее директорском кабинете.

Но однажды во время урока она заметила, что ее ученики тянутся к окнам и о чем-то шушукаются.

— Яничка, чего ты там не видела? — строго сказала Мара своей любимой ученице.

— Я ничего, — ответила Яничка и, покорно сложив руки на парте, повернулась к учительнице.