Андрей Шляхов - Главврач

— Так это в Страсбурге? — ахнул Константин.

— Разумеется! — консультант посмотрел на него с таким удивлением, будто он спросил, где встает солнце. — Наша местная суета никому не интересна. Другое дело, если о вас напишут «Фигаро» или «Монд» и какой-то известный ведущий пригласит вас в свою передачу. Жаль, что вы не можете предстать в качестве борца с тоталитаризмом… Это бы подняло вашу популярность и… хм… сгладило бы впечатление от того, в чем вас обвинили.

— Что вы имеете в виду? — вскинулся Константин.

— Ну вы же получили пользу от того, за что вас осудили? — широко улыбнулся консультант. — Если называть вещи своими именами, то… Впрочем, простите, это не мое дело. Я просто хотел сказать, что имидж борца с тоталитаризмом пошел бы вам на пользу.

— В принципе, меня можно считать борцом, — ответил Константин, после короткой паузы. — Приватизацией завода и медсанчасти, которой я руководил, занимаются структуры, близкие к супруге мэра. Это годится?

— Все годится, — обнадежил консультант. — Хороший журналист из дохлой мухи не то, чтобы слона — динозавра раздует!

В общем, разговор получился хороший. Еще бы — за две с половиной тысячи-то! Почувствовав, что потенциальный клиент колеблется, консультант привел в качестве примера нескольких граждан, выигравших иски в Евросуде. Правда главных врачей среди них не было, все сплошь бизнесмены.

И хотелось, и кололось, и денег было жаль… Константин решил посоветоваться с Юрием, единственным адвокатом, которому он доверял.

— Шансы есть, — сказал Юрий. — Они там, на загнивающем Западе, те еще формалисты. Пусть все катится в тартарары, но, чтобы по правилам. Я не по фильмам ихним сужу… У меня дядька, брат матери, в Риге живет. Служил там еще при совке военным юристом, да и остался. Гражданским юристом, адвокатом по уголовным делам. Так он рассказывал совершенно невероятные вещи. Вора взяли с поличным, когда он баулы из обнесенной квартиры выносил. Два соседа в свидетелях, вещи и драгоценности налицо, в прошлом — две судимости за квартирные кражи. Но протокол составили с ошибками, и опись похищенного составили без углубления в детали. И что же в итоге? Оправдали за недостаточностью улик! Дядька мой, конечно, тот еще зубр, современный Плевака, но у нас бы такой номер не прошел — закрыли бы вора, как кисаньку. Взять, хотя бы ваш пример — рыпались мы грамотно и не на пустом месте, да все без толку. А в свободных европах иначе…

— Значит — советуете попытаться? — уточнил Константин.

— Ну, это как игра в рулетку с постоянным удвоением ставок, — усмехнулся Юрий. — Если денег хватит, то в конечном итоге сорвете банк.

«Квартира у меня есть, — подумал Константин. — Если мама надумает переехать, места хватит. На пропитание я зарабатываю. В кубышке еще кое-что есть… Пуркуа бы и не па? То есть — пуркуа па? [34] Почему бы и нет? (франц.)

Мысли о Евросуде вызвали из глубин памяти основы французской речи, который Костик, по совету мамы, учил в детстве в качестве добавки к школьному английскому. Учил самостоятельно, по вузовскому учебнику. Осилил двадцать две главы, а потом забросил, поскольку было неинтересно учить язык, на котором и поговорить-то не с кем (на английском можно было хотя бы со школьной училкой Раисой Андреевной пообщаться). Но, к месту, многое вспоминалось. A défaut du pardon, laisse venir l’oubli… [35] Если нет прощения, пусть приходит забвение (что не можешь простить, лучше забыть) (франц.) Лэс вэнир любли… Любли… Любли… Если любил по-настоящему, то не забудешь.

Время показало, что Нику он любил не по-настоящему. Со временем все плохое забылось и теперь было приятно позвонить бывшей жене для того, чтобы просто поболтать о том, о сем, а встречи с дочерью как-то незаметно перешли в субботние обеды в семейном кругу. Быстро похватав со стола самое вкусное, Марианна уносилась по своим девичьим делам, а Константин с Никой вспоминали прошлое или же обсуждали будущее своего ненаглядного ча́душка. Как-то раз между ними снова проскочила искра былых чувств — неожиданно для себя оказались в постели и, в целом, было хорошо, так что потом еще несколько раз повторили. И сейчас бы повторяли, если бы Нику не замкнуло на том, что любиться с бывшим мужем безнравственно. Константин удивлялся — ну что тут безнравственного, мы же не скачем голышом по тротуарам? Но Нику если замыкало, то конкретно. Упертая баба, мечта мазохиста. К счастью (а, может, и к сожалению?) Константин ценностей мазохизма не разделял, да и к садизму относился прохладно. Любовь — это радость, а радость и мучения несовместимы.