Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

– А что случилось? – тревожно спросил я.

– Подумай, как постыдно! Когда гости проходили по коридору, я стоял, прижавшись к стене, пропускал их вперед… A последней шла эта самая… – он назвал фамилию дамы. – Не знаю, что со мною случилось. Никогда раньше не бывало! Идет она, такая красивая, такая пышная, духи у нее какие-то замечательные… Проходит совсем возле меня, чуть ли не задевает плечом. А тут, рядом с плечом, – огромное декольте. Чертик ли меня толкнул, или просто кровообращение нарушилось, но совершенно невольно, совсем того не желая, протянул я руку и на мгновение обнял ее. – Розанов смолк, опустил голову.

– Ну, и что? – с сочувственной осторожностью спросил я. – Как она отнеслась?

– Замечательно благородно! Даже не рассердилась. Посмотрела только с глубоким упреком, покачала головой, и пошла дальше. Нет, ты скажи: почему я обнял? В чем дело? Может быть у меня прогрессивный паралич начинается?

– Ну, что вы, Василий Васильевич! С какой стати паралич?

– Ты уверен?

– Разумеется! Такие вещи случаются и без всякого прогрессивного паралича.

Я успокаивал Василия Васильевича, как мог, а про себя думал: «Удивительно! Человек обследовал проблему пола у древних евреев, у греков, у египтян, – а у себя лично не успел!»

Наивность Розанова в мелких житейских вопросах была всем известна в редакции. В общей комнате с нами работал один из молодых технических сотрудников, некий Коростелев, занимавшийся вырезками и сводкой сведений из провинциальных газет. Этот Коростелев любил говорить Василию Васильевичу всякую чепуху, чтобы убедиться, до каких пределов может дойти его доверчивость. Однажды Розанов попросил у него совета: какой кафешантан лучше всего посетить, чтобы получить полную психологическую картину современных нравов.

– А вы мост Петра Великого знаете? – серьезно спросил Коростелев.

– Да.

– Башенки с двух сторон его видели?

– Ну?

– Так вот, в правой, если идти от нас, и помещается самый пикантный кафешантан «Мон Плезир».

– А может быть, он очень циничный?

– Ничего. Побываете несколько вечеров, привыкнете.

А было в другой раз – явился утром на работу Коростелев после бурно проведенной ночи вне семейного очага. Сев за стол и желая достать из кармана платок, он неожиданно для себя вытащил оттуда совершенно посторонний предмет: женскую подвязку с бантом. От этой предательской подвязки, конечно, нужно было спешно избавиться, чтобы не забыть и не прийти с нею домой. И Коростелев, не зная, куда ее выкинуть, решил надеть эту вещь на небольшой абажур лампы Василия Васильевича.

Придя в редакцию значительно позже и расположившись у стола, Розанов заметил необычное украшение на своей лампе.

– Коростелев! – обратился он к соседу. – Ты не знаешь, откуда на абажуре атласная лента с бантом?

– Знаю. Это редактор Михаил Алексеевич только что приходил, нацепил вам. Сказал, что такая лента будет знаком отличия для тех главных сотрудников, которые хорошо пишут.

– В самом деле? Приятно. А Меньшиков тоже получил?

– Наверно, и Меньшиков тоже.

Около месяца Василий Васильевич любовался женской подвязкой в перерывах между писанием статей, пока бессовестный обман случайно не обнаружился. Как-то раз Суворин зашел в нашу комнату и заговорил с Розановым.

– Между прочим, Михаил Алексеевич, – сказал тот. – Спасибо за украшение для абажура. Я очень тронут.

– Какое украшение? – удивился Суворин.

– А это.

Редактор направил удивленный взгляд на абажур, надел пенсне, чтобы лучше разглядеть странный предмет, и изумленно воскликнул:

– Дорогой мой! Да ведь это женская подвязка! Откуда вы ее взяли?

Негодному Коростелеву сильно влетело от Михаила Алексеевича за то, что он обижает своим враньем Василия Васильевича.

В общественных местах и в собраниях Розанов обычно терялся, не знал, куда войти, куда выйти, а иногда спрашивал незнакомого соседа: ради какой цели люди собрались.

Однажды мы с женой повели Василия Васильевича в кинематограф.

Войдя в вестибюль, он прежде всего объявил, что ему спешно нужно в уборную, чтобы вымыть руки. Пропустив начало представления из-за неожиданного мытья, мы вошли в темный зал и при помощи барышни с электрическим фонариком стали пробираться к свободным местам. Василий Васильевич совершал это путешествие очень сложно. Натыкался на расположенные по бокам прохода кресла, хватал за головы сидящих зрителей, которые издавали в ответ какие-то угрожающие восклицания; в одном месте повалился на барышню с фонариком, умудрившись споткнуться на гладком ковре прохода. И, наконец, со вздохом облегчения сел между мной и женой, с любопытством воззрившись на экран.