Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

Рассматривая причины падения художественного творчества в литературе, в музыке и в пластических искусствах, мы не можем, конечно, объяснить это извращение идеи прекрасного одним только фиглярством и жалкой саморекламой. Разумеется, в наше время, как никогда, шарлатаны легко проникают на верхи культурной жизни народов. Точно так же, в силу продажности бульварной печати, реклама сплошь и рядом создает из бездарностей таланты, из заурядных людей – исключительных деятелей.

Но наряду со всей этой накипью современной нечистоплотной морали проявляется во всех областях искусства и подлинная трагедия, вызванная причинами более глубокого свойства.

Как всякое жизненное проявление, области духовного творчества естественно требуют обновления, роста и развития форм. Как ни замечательны были одиночные образцы древней литературы, какие вспышки таланта ни дало Возрождение с последующими веками, но нет никакого сомнения в том, что литература XIX века принесла миру наиболее великое и наиболее блестящее из всего того, что получила до сих пор европейская цивилизация с древнейших времен.

Обогащался язык, шлифовалась его внешняя форма, накоплялись художественные образы, развивалось изящество стиля; множились люди, искусно владевшие пером. Вместо одиноких трубадуров и миннезингеров средних веков рассыпались плеяды утонченных поэтов. Плоды творческого вдохновения стали затоплять своим богатством культурное общество.

Чутко прислушиваясь к эстетическим запросам своих ценителей, а иногда и ведя их за собой, литература сменяла течения, переходя от сентиментализма к романтизму, от романтизма, к реализму, к натурализму. Эта смена направлений в силу многочисленности ярких литературных талантов и их естественного соревнования, происходила довольно быстро; но касалась она главным образом не стиля и внешней формы изложения, а внутреннего отношения автора к темам и к изображению жизни. Во всех этих трактовках были перепробованы различные отражения души на внешний мир, на многоцветность человеческой психики. И нежный отклик на все прекрасное и в природе, и в жизни; и патетизм в обрисовке стихий и страстей; и лиризм в трогательном, и эпичность в великом; и романтическая грандиозность в охвате целых эпох, и натуралистическая многословность в любви к мелочам и обыденности. И после всей этой исчерпанности покачнулось художественное равновесие света и тени в сюжетах: пришел модернизм с уродливой односторонностью, с нарочитым болезненным психологизмом, с любованиями эгоизмом, извращениями, с бесплодными попытками найти в безобразном прекрасное.

И рядом с этим стихотворная поэзия, старшая сестра прозы, испробовав все углы отражения жизни, использовав всю утонченность изысканных форм, ушла в крайность субъективизма, в пифийскую загадочность словотворчества.

При бесконечном разнообразии жизненных положений и достойного фона для воспроизведения истинное вдохновение могло бы без срока создавать все новые и новые образы. Но стал иссякать пафос, художественное наслаждение читателей сменилось нездоровым любопытством к болезненным темам… И вдохновение стало уступать место побуждениям соревнования.

Такую же картину угасания настоящего творчества мы наблюдаем и в музыке, и в пластических искусствах.

Разумеется, с точки зрения тем, настроений и кантилен область музыки безгранична. Человеческая душа по природе своей всегда поет, когда к ней прикасается Бог. Рисунки мелодий и темпы могут в своих сочетаниях варьироваться беспредельно. Но нельзя того же сказать относительно гармонизации и инструментировки. Эстетическое восприятие требует одновременного соединения звуков, только в простейших сочетаниях колебаний. Гармония, в противоположность мелодии, заключена в определенные рамки и терпит диссонансы при обязательном их разрешении. Кроме того, темперированная гамма бедна. При таком ограничении для автора, желающего или искренно расширить область музыкального творчества, или нарочито выдвинуться из ряда других, легко возникает соблазн.

И соблазн победил.

А наряду с этим дошла до исчерпанности и инструментировка, как в звучании отдельных инструментов, так и в полифонии. Недаром Вагнер, чувствуя недостаточность в оркестре гобоя и фагота, заказал мастеру Заксу особый инструмент, названный «саксофоном». Но, по иронии судьбы, саксофон понадобился впоследствии не столько для симфонических выступлений, сколько для негритянской музыки джаза.