Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

– Я очень люблю русов, – говорил он по-сербски, гладя генерала по ноге. – Россия великая страна! Она такая великая, что конца ей нет!

– Нда… – сконфуженно отвечал с циновки генерал, не совсем понимая, что ему говорит македонец.

– Мой племянник был в России, – продолжал старик. – О! Какая страна Россия! Он был там столяр, хорошо заработал. 500 тысяч в Битоль привез. А потом, когда настала у вас революция, ему сказали, что старые деньги не годятся. «Как, – говорит он, – не годятся, когда на деньгах лицо Царя нарисовано? Не может быть!» Ему говорят – продай деньги, хуже будет. А он не продает. Когда в России снова будет Царь, он за эти деньги еще больше получит. В десять раз больше. Русский Царь не обидит!

– Верно, – отвечает по-русски генерал, не поняв речи старика, но угадывая, что тот говорит что-то приятное. – Да… Устал я здорово, мой милый. Спать хочу.

– Эх-хе, братушка… А как у вас там? В России?

– Что?

– В России как?

Старик сокрушительно качал головой.

– Большевики?

– Большевики.

Генерал закрывает глаза, зевает.

– А ты сам кто будешь, братушка? Купец?

– Что?

– Ты кто сам? Купец? Или профессор?

– Профессор? Нет. Я – генерал.

– О! – приподнимает руку старик. – Генерал! Скажи пожалуйста! И теперь здесь лежишь?

– Лежу. О-ох! Который час, господа? Поздно, должно быть…

– Половина десятого, – раздается голос фотографа. – Спать пора.

– Ну, ничего, братушка, ничего, – любовно треплет ногу генерала старик. – Ты не беспокойся. Все будет хорошо, увидишь. Хочешь, я тебе подарок сделаю?

– Что?

– Он предлагает подарок, – шепчет генералу лежавший рядом барон. – Соглашайтесь, ваше превосходительство.

– А? Подарок? Спасибо. Добро. Какой подарок? – Генерал приоткрывает оба глаза, настораживается.

– Я тебе из уважения подарю свою жену. Хорошую жену!

Генерал вздрагивает. Вокруг на циновках раздается дружный смех. Из угла слышен мрачный голос Николая Захаровича 228 228 Николай Захарович Рыбинский. См. о нем прим. № 205 на стр. 323. :

– Попросите сначала, чтобы показал, ваше превосходительство!

– Николай! – укоризненно прерывает своего друга профессор-математик 229 229 Владимир Христианович Даватц. См. о нем прим. № 204 на стр. 323. .

– Спасибо, милый, – растерянно говорит генерал, оттягивая от рук старика свою ногу. – Хвала. Не треба, я старый человек, на что мне жена?

Старик не понимает ответа и не унимается. Один за другим засыпают экскурсанты. Поставив возле себя на скамейку огарок свечи, председатель прилежно починяет свой дорожный костюм, начавший пороться по швам. Уходит, наконец, македонец-старик. Затихает кругом все, слышно только, как кто-то во сне, вдруг, начинает со стоном почесываться и шуршать на циновке.

– Проклятые! – испуганно поднимается со своего ложа Николай Захарович, глядя мутными глазами вниз. – Высохли после мытья пола и прыгают, черти!

A лежащий возле него профессор уже засыпает и, сквозь сон, недовольно тянет:

– Николай! Спи!

Должен сознаться, что я решительно ничего не понимаю в церковной живописи. Наш знаток русской и сербской старины Сергей Николаевич 230 230 Сергей Николаевич Смирнов. См. о нем прим. № 193 на стр. 313. с раннего утра и до самого ухода из Нагоричан простоял внутри храма, восторгаясь фресками, читая надписи. Все три художника старались тоже не терять ни одной минуты, снимали копии, зарисовывали орнаменты.

Удивила всех и вызвала горячие обсуждения икона Божьей Матери с Младенцем, который расположен на руках, не в обычном для икон виде, а как будто, в момент шалости, с игриво протянутой к лицу Матери ручкой. Этот мотив в церковной живописи может встретиться после Возрождения; но нагоричанский храм и его живопись относятся к началу XIV века. И нет ли тут указания на зависимость Ренессанса от византийской культуры?

Я ничего не понимаю в этом. Молчу. Мне важно только благоговение. A благоговение, действительно, заполняет, заставляет молчать, будит то, что в глубине нас, принадлежит не настоящему, а ушедшим векам. Ведь и восторг перед стариной – не наш восторг, a тех предков в нашей душе, которым через созерцание хочется воскреснуть к земной жизни и снова радоваться своей современности.

Хорошо мне сейчас при виде фресок не оттого, что я знаю, где изображены подвиги Георгия Победоносца, a где – краль Милутин со своей женой Симонидой. Хорошо просто от того, что все это есть. И я ложусь на траву среди могил, возле входа в храм, мудрая шестивековая стена защищает меня прохладой от солнца. И наверху вижу небо и на нем набегающие узоры листвы. Птицы поют… Пели раньше, шесть веков… Будут петь. Осел где-то ревет… Ревел раньше… Шесть веков. Будет реветь. Ветер сорвался с далеких гор. Чуть добежал, неся прохладу через долину… Тоже нес. Было все, будет все. Могилы, кресты, смех, слезы, пенье, рев, дуновение. Свят Господь!