Стоян Даскалов - Огненные зори

— Ты служишь дьяволу, сатане! — Отцу Андрею казалось, что во время своей последней службы он услышал голос высшего представителя бога на земле.

Служба была последней, потому что то, что готовилось втайне, скоро должно было стать реальностью. Приняли решение поднять восстание, и поп стал готовиться к нему. Он служил свою последнюю службу и собирался открыто свести счеты со своими хозяевами.

— Если избавление человечества зависит от сатаны, я буду служить ему… — размышлял он.

— Но ты же дал клятву служить богу до гроба.

— Верно, господи меня помилуй. Еще будучи бедняком, я хотел учиться, но у нас, Игнатовых, не было денег. Божий дом принял меня учиться без денег, и я дал клятву служить богу. И служил… Но и господь бог дал клятву, однако не выполнил ее.

— Что ты говоришь, отец! Ты богохульствуешь во время божественной службы в божьем храме!

— Я говорю истинную правду, и, если ты, боже, не видишь ее и не слышишь, значит, сам разрушаешь свой трон.

— Смирись, духовный пастырь, и собери свое стадо.

— Стадо мое давно разбежалось, и уже некому больше пасти его…

— Остановись, а то гром поразит тебя!

— Он уже поразил тысячи невинных и напоил землю кровью. Люди сыты несчастьями по горло, тысячи вдов еще носят черные платки, тысячи сирот не знают, где могилы их отцов, тысячи несчастных, искалеченных, убогих, нищих гибнут, а ты царственно правишь и говоришь: «Терпи и спасешь душу». Нет на земле больше дураков. Кончилось твое царство небесное!

— Замолчи, жалкий раб сатаны!

— Один из нас должен пасть. И это будешь ты, обманщик! Ты падешь с небес, будешь низвергнут вместе с теми, кто сочинил легенду о тебе! Долой бога!

Люди смотрели на догорающие свечи и не слышали этого беззвучного диалога. Отец Андрей выходил на амвон в блестящих одеждах, возбужденный, взлохмаченный. Он что-то пел — люди не могли понять что, — снова входил в алтарь, оставляя на клиросе монотонно бормочущего деда Аминя. Чем занимался святой отец в алтаре? Из-за полузадернутой тяжелой красной бархатной занавески виднелась его голова. Она поднималась, один глаз жмурился, словно поп целился в бога из винтовки.

— Наступил последний день твоего летосчисления. Твои небесные селения будут низвергнуты на землю. Рай наш будет здесь, на земле. А вы попадете в вечный ад! Всех твоих помощников, которые от твоего имени обманывали народ, грабили, бесчестили, мы загоним в ад! Настал час страшного суда! Судьями будем мы, а подсудимыми — вы!

— Сейчас же оставь храм божий, исчадье ада! Угасни, как свеча! Обратись в прах, из которого я тебя создал, ничтожество!

— Ничтожество — вы, а мы — величество. Сокрушим ваш трон!

— Оцепеней! Стань камнем, деревом, которое источат черви!

— Ах, какие длинные черви ждут всех вас, несущих на себе серебряные кресты и золотые эполеты!

Отец Андрей взял золотую чашу с причастием, царственной поступью вышел из алтаря и, впервые изменив слова молитвы, крикнул:

— Без страха божьего и с верой в народ приступите…

Первым заметил эту подмену старый и верный церковный служитель дед Аминь. Он поперхнулся и перестал подпевать священнику. Псаломщик так и остался стоять с выпученными глазами и открытым ртом, не понимая, что произошло с отцом Андреем. Уж не выпил ли он лишнего? А поп стоял торжественный, в нарядной ризе, словно сам вместо всевышнего собирался сеять божью правду. Псаломщику казалось, что церковь качается и с неба вот-вот грянет божий гнев. А отец Андрей, взяв чашу, покрытую шелковым покрывалом, сделал шаг вперед, сошел с амвона и, обращаясь к изумленным прихожанам, тихо заговорил:

— Все, что я до сих пор говорил вам в этой церкви, было ложью. Ложью и обманом! Простите меня, братья и сестры, за то, что столько лет под этими божьими одеждами носил ложь и обман! И вот пришел день сказать вам правду. Бога нет!

Старые сгорбленные женщины и мужчины вздрогнули и в испуге подняли головы.

— Эта чаша наполнена не Христовой кровью, а простым вином, хорошим вином из моей бочки… Церковь одурманивала вас… — Он поднял шелковое покрывало и разлил вино по желтым доскам пола.

Потом протянул руку к церковному служке, который держал поднос с нарезанными кусочками просфоры.

— А это не тело Христово, а хлеб, который месит моя попадья.

Служка выронил поднос, и кусочки хлеба рассыпались перед амвоном.

— Я не совершал никакого причастия, а дурил вам головы фимиамом и притчами, как этому меня учили.

Отец Андрей вышел вперед, задул большие свечи в подсвечниках и в наступившем дымном полумраке повернулся к иконам: