Стоян Даскалов - Огненные зори

— Но что же все-таки случилось? — нетерпеливо спросил Коларов. — Неужели этим типам удалось провалить его?

— Нет, не смогли! И когда все уже отчаялись, решив, что он не придет, что с ним что-то случилось и надо мирно расходиться, чтобы снова собраться на следующий день, за сценой послышались шаги, занавес распахнулся, и показался он, оратор. Со знаменем в руках. Он поднял капюшон бурки, и все увидели его улыбающееся лицо с русыми кудрями, спадавшими на лоб. Улыбаясь, он подошел к рампе.

По залу пронесся вздох облегчения. Но одновременно с этим на лицах крестьян появилось выражение тревоги: дубинки поднялись над головами смутьянов. Каждый миг можно было ожидать, что вот-вот раздастся звон разбитого стекла, полетят осколки ламповых стекол, а потом в темноте послышатся глухие удары. Перед выборами дубинки всегда плясали в руках погромщиков на улицах или на собраниях — всюду, где, как сейчас, в сильных мужских руках поднималось красное знамя. Оратор еще не произнес ни единого слова, а дубинки угрожающе взвились, как бы предупреждая, что скоро они начнут свою дикую пляску. Под дружные овации зала оратор подошел к столу, и вместо того чтобы крикнуть: «Уберите ваши дубинки! Диких кабанов или медведей собрались гонять, что ли? Постыдитесь!» — со спокойной улыбкой человека, который ничего не боится и никогда не теряется, сбросил бурку, вынул из кармана большой револьвер, взвел курок и положил оружие на стол справа от себя. Дубинки тревожно заколыхались и замерли. А он, не переставая улыбаться, опустил руку в другой карман и достал еще один револьвер, не меньше первого, проверил патроны, взвел курок и положил револьвер на стол с другой стороны. И тогда зал утих. Оратор положил руки на стол между револьверами и спокойно сказал:

— А теперь начнем собрание!

На сцене, на той стороне, откуда появился оратор, стояли сопровождавшие его товарищи, с другой стороны тоже была охрана. Дубинки постепенно опускались на колени. До конца собрания никто не пытался помешать ему. «Если уж он пришел с двумя револьверами, то что же спрятано у тех, кто сопровождает его, и у аплодирующих ему в зале?» И никто из смутьянов не посмел и шевельнуться. А когда собрание кончилось, все с восторгом бросились к оратору. Некоторые осторожно зашептали ему:

— А теперь уходи поскорее, все ведь может случиться!

Но оратор и не думал трогаться с места.

— Беги, человече! — кричали ему из зала женщины, пришедшие с мужьями. — Беги, пока не заиграли дубинки!

Им не раз приходилось перевязывать разбитые головы, стирать окровавленные рубахи и звать деда Бочко травами лечить сломанные руки и ноги своих мужей. Поэтому-то теперь они так волновались за оратора. Но тот, все с той же успокаивающей улыбкой, стоял на месте и обращался к собравшимся:

— Есть ли у кого вопросы? Я готов ответить на любой из них!

— Ох, зачем это ему? — вздыхали в зале и знаками показывали на свободный проход между стеной и занавесом. Но оратор терпеливо ждал. Наконец один из погромщиков встал, но не поднял дубинку, а, опираясь на нее, как пастух на посох, спокойно, но с издевкой спросил:

— Говоришь ты красиво, но мы слышали, что в России сейчас одни убивают других. Что же будет у нас, если мы пойдем по этому пути?

Вопрос был провокационный. Когда не могут помешать дубинками, начинают задавать подобные вопросы, и на них не всякий может ответить. Действительно, в Советской России не обошлось без жертв. Это ведь революция, каждый понимает — без крови не обойтись. К чему отрицать. Все ждали, что ответит оратор. Теперь уже ему ее поможешь, потому что никто не бросается на него с дубинками. Но оратор не смутился и сразу же ответил:

— Большое дело! Начал медведь блох выискивать!

Раздался взрыв смеха. Погромщик, озираясь, сел и положил дубинку на колени. Оратор спросил:

— Есть еще вопросы?

— Есть! — поднялся поседевший овчар. Он опирался не на дубинку, а на пастушью палку. Пришел прямо из загона, как был, в домотканой бурке. Сдвинул шапку на затылок, продолжал: — Ну и духотища здесь! Ты вот ораторствуешь, сынок! Золотые у тебя уста! Но скажи, как будет с налогами?

В передних рядах засмеялись. Дед Тричко в бурке, как и все старики в селе, произнес слово «налоги» по-особенному, с деревенским акцентом. Но оратор хорошо знал этот язык: ему часто приходилось ночевать в сараях, возле овечьих загонов.

— С этим еще легче, дедушка Тричко! Когда придем к власти, возьмем дощечки, на которых записаны ваши долги по уплате налогов, и об коленку!