Венсан Равалек: Гимн шпане

— Если ты не прочь прокатиться, тебя ждут четыре штуки.

— Где это?

— В Орли, на стоянке.

Он нахмурился и заплел ногу за ногу, вот и вся реакция, хотя стоило хозяину пронюхать — и он мог потерять работу. Однако риск загреметь за угон его, похоже, не пугал.

— Это снова для тех арабов?

Он махнул рукой куда-то на север — в прошлый раз мы пригнали тачку в мастерскую на Плен-Сен-Дени.

— Самое главное, чтобы сопляк ничего не узнал, он сын друга босса, — такой гаденыш!

Больше всего подходил понедельник, у сопляка как раз выходной; накануне, в воскресенье, я позвоню, чтобы подтвердить, что все в силе, во вторник машина должна быть на месте, так что понедельник — крайний срок. Будем надеяться, что машина окажется на стоянке, остальное Мусса берет на себя.

Мой напарник вернулся на свой насест, а я пошел восвояси, уже темнело, я пересек площадь, направляясь к метро, журналы в газетном киоске пестрели загорелыми лицами. Я стянул «Теле-пош» для Мари-Пьер. Как и у большинства прохожих, моя физиономия на фоне бронзовых ликов на обложке выглядела весьма бледно, но к весне я буду не я, если в карманах не заведется зелень.

Делая пересадку на «Реамюр», я встретил — как тесен мир! — знакомого, который был мне должен, так, ерунду, восемьсот франков. Обычно, если пускаешь дело на самотек, через несколько месяцев люди о подобных долгах забывают напрочь, но, к моему изумлению, он вдруг вытащил из кармана висевший на золотой цепочке кулон-сердечко с гравировкой: «На всю жизнь».

— В скупке мне даже трех сотен не дали, хочешь — бери, и будем квиты, в ювелирном тебе отвалят как минимум две штуки.

Я обрадовался и взял цепочку с кулоном, это было то, что надо. Он спросил, сколько у меня осталось телевизоров; кроме того, который смотрела Мари-Пьер, у меня имелось еще два в «родной» упаковке, что я ему и сказал, а у него были покупатели — пакистанцы, они держали торговлю фруктами и овощами на дорогах.

— Почем отдашь?

Поскольку он оказался честным малым, я не хотел его обдирать и назвал льготную цену — по две штуки, чтобы он мог неплохо заработать на разнице.

Подошел состав, мы договорились встретиться позже в тот же вечер; если заказ сорвется, он позвонит мне в бар «У Мориса»; он отправился к своим индусам, а я вышел у Северного вокзала.

Итого у меня было четыре штуки.

По дороге я купил цветов , букетик фиалок, как раз начался сезон; Мари-Пьер сидела в той же позе, в Кабурге она тоже проводила много времени перед телеком, но в шикарном номере отеля — это одно, а у меня ей просто больше нечем было заняться. Я положил сверток и цветы на кровать, однако внимание Мари-Пьер было сосредоточено на телеигре: кучерявый тип задавал вопросы, а игроки жали на какой-то светящийся гриб.

— Это тебе.

Но тут кучерявого прорвало: каков принцип работы гироскопа, да почему при производстве вина используют дубовые бочки, да как называлась французская королевская династия, сменившая Капетингов, — он строчил как пулемет; Валуа, сказала Мари-Пьер, я точно знаю.

— Бурбоны, — ляпнула старушенция.

Кучерявый огорчился: нет, Жаклин, вы ошиблись, — он сделал такое скорбное лицо, словно она была его родной бабкой, — это Валуа, Жаклин… она кусала губы, а ведущий обратился к Рене; черт, это же и дураку ясно, воскликнула Мари-Пьер, они специально задают ей трудные вопросы, чтобы выиграли другие, — она подозревала, что в игре все подстроена

— Рене, восемнадцатого июня тысяча девятьсот сорокового года этот человек призвал к освобождению Франции, его имя?

— Генерал де Голль!

Мы с ней крикнули одновременно, генерал де Голль, повторил за нами Рене, верно, сказал кучерявый, можем загадать желание [9] Старинный обычай: загадывать желание, если двое или несколько человек, не сговариваясь, произносят одно и то же слово или фразу. , заметила Мари-Пьер, — только не вслух, а то не сбудется.

Игра закончилась, казалось, Мари-Пьер совершенно счастлива; да, когда начинаешь жить с кем-то, на многое уже смотришь по-другому,

— Держи, это тебе.

Она взяла цветы и кулон с сердечком, поцеловала меня, и, пока я застегивал на ней цепочку, мы снова заговорили о моем «наследстве».

— Знаешь, это ничего, что ты соврал насчет отца.

Господи, конечно, ничего, еще бы, первый миллионер в истории тоже начинал с нуля, и вообще от нее требовалось лишь одно — смотреть телек сколько влезет и быть рядом со мной, больше ничего, все остальное — моя забота.

— Ну что, может, пойдем поужинаем?