Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

Впервые в жизни мальчик почувствовал, что мир, окружавший его, не совсем исконный, окончательно достоверный и заслуживающий ежели не одобрения, то хотя бы безысходного согласия с ним. Нельзя соглашаться с искаженной реальностью мира, где дети беспричинно злые, где бездушные бабушки с улыбкой дробят кости живым щенкам, где тетя Тома смешно машет рукой из автобуса, прощаясь навсегда.

Мир, где царит жестокость, не может быть правдив, реален и красив — мир этот бесчеловечен, уродлив тысячью обличий и ненастоящ. И не дождется он ни похвалы, ни безропотного согласия Алеши.

Переменам в жизни редко присуще качество сообразности, соразмерности. Соразмерности с прошлым опытом и знаниями, с нынешними мыслями и чувствами, с надеждами и ожиданиями будущего. Меру случившегося мыслимо постичь лишь с отступом, когда время сглаживает контуры, скрадывает очертания и приглушает яркость впечатлений от событий.

Первый школьный день вошел в детскую жизнь Алеши со словом «слишком».

Слишком плотная школьная форма в по-летнему теплое осеннее утро, чересчур длинный букет гладиолусов, непомерно громкий несмолкаемый гвалт, шум и гам сотен незнакомых детей и их родителей, выстроенных в бесконечные ряды по сторонам футбольного поля, длиннющие и маловразумительные выспренние поздравительные речи, массивный, тяжелый бронзовый колокольчик, то и дело утомленно замиравший в тонкой ручке семилетней девчушки, опасливо сидевшей на плече высокого, худосочного парня-десятиклассника, обходившего периметр с «первым звонком», с напряжением ответственности за ношу в обличье и походке.

Апофеозом чрезмерности был безумный забег полутора сотен ребятишек от своих футбольных ворот к воротам соперника — туда, где вдалеке темнела застывшая линия выпускных классов. Резво сорвавшись плотной массой на старте, дети толкали друг друга в спины, теряли на бегу цветы из букетов, что непременно нужно было вручить на финише и получить от выпускников подарки, спотыкались, падали и поднимались с выпачканными травой и землей ладонями и коленками.

Самые прыткие уже успели, запыхавшись, не глядя ткнуть букетом в протянутые навстречу руки, обретя взамен пару недорогих книжек-раскрасок, и, развернувшись, побежать обратно к едва видневшимся родителям, наталкиваясь на накатывавшие одна за другой встречные волны менее быстрых, сшибаясь, опять падая и роняя в траву раскрывшиеся на ветру небогатые трофеи.

В последней волне отставших бежал и Алеша. Очутившись напротив заново монолитно сомкнувшейся безмолвной шеренги высоченных выпускников, он растерялся, замешкался — все они уже успели вручить свои дары и стояли теперь с такими же, что и у него, букетами гладиолусов.

В панике мальчик заметался туда-сюда вдоль сдержанно усмехавшегося фронта, с ужасом разыскивая хоть кого-нибудь без цветов и с книжкой в руках. Наконец откуда-то с фланга ему сочувственно крикнули: «Беги сюда! Здесь еще есть!»

Из глубины разомкнувшегося строя выступил высокий коротко стриженный парень и протянул Леше запоздалый подарок, молча забрав протянутый с облегчением изрядно потрепанный букет осенних цветов из палисадника.

К своему новому классу Панаров прибежал последним из мальчиков — задыхаясь от бега и волнения, высматривая, ища глазами маму и не видя ее в толпе чужих родителей. В душе ощущался стыд от того, что остальные ребята уже опять выстроились в ровную линию и глазели на него с законным чувством превосходства лучших, чем он, бегунов.

«Зато я не упал ни разу и в земле форму не испачкал, не извозился, как некоторые», — мысленно успокаивал он себя, как мог.

Из четырех классов Алеша попал в самый последний, с литерой «Г» на конце, очевидно, благодаря «пролетарскому происхождению» и непрестижному месту работы отца. Это был класс для «остальных» детей, чьи непритязательные анкетные данные не давали никакого благопристойного повода поместить их в «привилегированные» первые две буквы списков.

Классная руководительница, крепкая, довольно высокая темноволосая женщина лет пятидесяти, с жестким взором стального цвета глаз, крупным, пористым носом и выдающимися скулами, покрытыми сетью багровых жилок, властной рукой указала направление, в котором повела детей внутрь здания, предупредив родителей, что через час их чада будут ждать в раздевалке внизу.

Бежево-серый четырехэтажный кирпичный прямоугольник выглядел мрачновато — десятки окон темнели неизвестностью, в бетонных провалах глубокой арки, ведущей во внутренний двор, гулко отдавались звуки нестройных ребячьих шагов, отражаясь от стен и рядов впечатляющих массивных колонн.