Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

Спустя несколько минут мальчик заслышал стук ладонью в дверь сеней.

— Кто там? — спросил он настороженно. — Никого нет дома.

— Алешенька, внучек, — послышался знакомый голос пожилой хозяйки цыплят, чуть более елейный и вкрадчивый, чем обычно, — открой дверку, голубчик, мне маме твоей кое-что надо оставить.

Незнакомцу бы ребенок ни за что не открыл, но бабку Варю он давно знал: та разрешала им со Степой лакомиться приторной иргой и вяжущей черемухой, свешивавшимися иссиня-черным изобилием через ограду палисадника.

«Только на забор не лазийте — поломайте», — предупреждала она.

Алеша нерешительно снял крючок, и женщина медленно, хромая на обе ноги и тяжело покачиваясь из стороны в сторону на разбитых артритом суставах, вошла в сени, затворив за собой калитку.

— А собачка твоя где? — приветливо улыбаясь, погладила она его по голове жесткими пальцами.

— Не знаю, — беспокоясь о друге, солгал мальчик.

Но тут Блэк, заслышав голоса, принялся поскуливать и нетерпеливо скрестись лапами под закрытой дверью терраски.

— А, вон ты где, подлец! — протянула со злобным торжеством старушка и, не переставая улыбаться оробевшему ребенку, направилась к терраске. В руке у нее было деревянное топорище.

— Не надо, пожалуйста, не надо! — жалостно захныкал Алеша, пытаясь удержать ее за длинную байковую юбку.

— Я ему ничего не сделаю, немножко поучу — и все, — продолжая улыбаться спокойной улыбкой, бабка Варя вполовину отворила дверь, ловко схватила за загривок счастливо рванувшего было на волю озорника и, резко взмахнув правой рукой, с силой ударила его по голове обухом топорища.

Щенок пронзительно взвизгнул и всем телом начал отчаянно извиваться в воздухе. Но держала его старушка крепко. Второй удар с гулким звуком звенящего дерева — и опять по голове.

— Будешь курей душить, разбойник, будешь? — повторяла она, войдя в исступление, и снова безжалостно била, и била, и била. По голове, по челюсти, с треском по ребрам и позвоночнику.

Щенок еще визжал и извивался, но все слабее и слабее.

Алеша упал ничком на пол, забился в рыданиях и лишь молил: «Не надо! Пожалуйста! Не надо! Пожалуйста!..»

Отшвырнув изувеченного песика, как тряпку, в сторону, бабка Варя, не оборачиваясь на корчившегося на полу ребенка, все той же неспешной хворой поступью вперевалку вышла из терраски, прикрыла дверь сеней и похромала домой, неся в руке окровавленное топорище.

Возвращаясь с завода после первой смены, Панаров заслышал детский плач из терраски. Он похолодел, рванул на себя калитку и одним прыжком влетел в дом. Алеша лежал в сенях на циновке, лицом вниз, содрогаясь всем телом. Рядышком лежал окровавленный черный комочек и тихонько поскуливал.

— Сынок, кто это сделал? — закричал отец. — Сынок, кто это сделал?

Мальчик не мог говорить и дышал с трудом — судороги сжимали горло, живот скручивало в болезненных спазмах, грудные мышцы не слушались. Только сейчас Анатолий заметил, что Алешу вырвало, а на шортиках темнеет мокрое пятно.

— Скажи мне, что случилось, кто приходил? — выспрашивал он беспомощно.

Но Алеша лишь сильнее бился в безутешных рыданиях.

Панаров всерьез испугался, увидев, что губы сына синеют и он не может вдохнуть, хватая ртом воздух сквозь душившие спазмы.

Надежда, отпросившись с работы пораньше, прибежала домой почти одновременно с мужем, с натугой распахнула дверь и вскрикнула; сердце у нее сжалось.

— Что с ним?.. Алешенька! — бросилась она через ступеньки. — Ну успокойся, родной, я с тобой, все хорошо, успокойся, пожалуйста!

— Толя, что случилось? — прижимая к груди отчаянно рыдавшего ребенка, повернула она к мужу лицо с заволоченными слезой глазами.

— Не знаю, наверно, Блэка кто-то избил, — предположил тот в растерянности.

— А как он в дом попал? — гладя Алешу по спине и по голове, допытывалась мама.

— Может, со двора, огородами прошел, — неуверенно ответил Анатолий. — Он ничего сказать не может.

Надежда насилу успокоила сына до состояния, в котором тот мог произнести хоть слово.

— Бабка Варя… топором… по головке… сильно, — выдавил он из себя и опять залился слезами.

— А зачем ты ей отворил, сынок? — ничего не понимая, спросила мама. — Я же тебя учила — никому не открывать.

— Она… тебе оставить… хотела… просила открыть… я не знал…

— А зачем она Блэка била?

— Он ей… цыпленка, — вымолвил Алеша и опять зарыдал.

— Ах ты, сука хромоногая! — взорвался Панаров. — Да я ей щас, паскуде, руки переломаю!