Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

— Не так уж ты долго мучишься. И не так сильно. Люди, бывает, и потяжелее тебя бремя несут. А то и не в одном поколении. Не всё на виду просто… Значит, заслужила.

— Да? В двадцать лет — заслужила? — круто развернулась от переполнявшего ее несогласия Надежда, свысока посмотрев на мужа, стоя метра на два выше его на тропе. — Отмучиться девять месяцев, еле выносить, выстрадать, себя не помня, родить самой… А красивый какой был, как херувим! И как живой совсем, только ноготки на ручонках синенькие, — в голосе ее зазвучали слезы поныне не зажившей, кровоточащей, не до конца выплаканной боли.

Своего первенца, тоже мальчика, Надежда родила мертвого, с полным обвитием пуповиной. Не разомкнула ему сомкнутые очи лунная Юнона Луцина, не дала увидеть свой серебристый свет…

— Может, Алешка тебе ниспослан вместо него, — не зная, что ответить, глуповато проронил Панаров, отвернувшись в сторону.

Пройдя через картинно-живописный сосновый бор и миновав стороной разномастные корпуса больницы, семья пересекла оживленную улицу почти в центре города, поравнялась с восьмиэтажкой заводского общежития — серого, невзрачного строения с крашеными синими щитами балконов, в котором нынче жил Павлушка с матерью, свыкаясь с вечерними шумными визитами незнакомых развязных дядей, и завернула направо, в гору, мимо высокой бетонной ограды с колючей проволокой — территории «Маяка Октября».

Завод был старый, со времен купцов Бахметьевых, выкупивших его от графской семьи Облонских, и лазурно-голубое здание управления диковинно выделялось парадной лестницей с ионийскими колоннами, увенчанными по сторонам неброскими гипсовыми волютами. На фасаде висела мемориальная доска, повествующая, что именно здесь в 1905 году была заложена первая в области ячейка РСДРП, тотчас же организовавшая забастовку в революцию.

На площади перед управлением, на излишне высоком и узком постаменте, стоял грифельной расцветки Ильич, указывая рукой куда-то в окна третьего этажа.

Голые, аспидно-черные деревья, словно с полотен венецианцев эпохи кватроченто, обрамлявшие пространство по периметру, были избраны безумолчной, болтливо и праздно каркающей стаей ворон в качестве наблюдательного пункта. Левее от управления высокая ограда из кованых чугунных прутьев, заостренных кверху в виде копий, окружала старый сквер, в котором помещался знаменитый музей хрусталя с богатой экспозицией, берущей зачин с восемнадцатого века.

Еще левее высился Дом культуры с классическим треугольным фронтоном с лепниной и впечатляющей, на этот раз коринфской, колоннадой с вычурными калафами капителей, почти скрывавшей в глубине дубовые коричневые входные двери.

Напротив Дома культуры, чуть в стороне, застенчиво выглядывало небольшое двухэтажное каменное строение — бывший помещичий дом, покрытая патиной бронзовая табличка на котором с провинциальной высокопарностью возвещала, что здесь на переломе столетий по малоизвестным причинам останавливался великий писатель Л. Н. Толстой.

Справа от неброского пристанища писателя Толстого, на квадратном заасфальтированном пятачке в небеса воззрились две противотанковые пушки времен войны и тянулся по ограде некий длинный лозунг по теме.

Дом тети Наташи находился неподалеку от бетонной заводской стены, почти напротив ворот малозаметной, плюгавой, второстепенной проходной, и ничем извне не отличался от остальных жилых строений. Тесовая облицовка сруба, выкрашенная в васильковый цвет, крытая шифером двускатная крыша, узкое крылечко с навесом от снега, деревянная дверь, ведущая в сени.

Лишь попав во двор, за домовые ворота, возможно было лицезреть просторный кирпичный пристрой, размером больший, чем дом, и гараж, рассчитанный на грузовую машину, хоть внутри пока что помещался всего-то непритязательный «Иж Юпитер» с коляской.

Тетя Наташа была почти одета и светилась красотой и свежестью двадцатилетней девушки. Дядя Артем был облачен в темно-фиолетовый спортивный костюм и, очевидно, считал, что к празднованию Нового года одет совершенно подходяще.

— С наступающим вас, всего хорошего! — не особо оригинально поприветствовала их мама Алеши, входя внутрь. — Ну что? Готовы? Пошли?

— Ой, подождите, я торт доделываю! — трагично воскликнула полуодетая Наташка, сверкнув в коридоре белоснежными стройными бедрами без чулок. — Потом еще накраситься и в коляску все сложить… Заходите, присядьте.

Младшая сестрица отродясь не отличалась пунктуальностью.