Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

Она замолчала, сочувственно глядя на оставшуюся без поддержки кормильца женщину.

— Больше я вам ничем помочь не могу… И так много наговорила, чего не должна была, — печально покачала головой кадровичка.

— Спасибо вам огромное и за это. Я вас не выдам, — пообещала Панарова и, попрощавшись, вышла из кабинета.

Что-то надо было срочно изобрести, придумать… Прийти вот так, с улицы, в приемную КГБ и спросить: «Вы не знаете, где мой муж? Вроде бы вы его в Чернобыль отправили», — казалось ей несусветной дикостью. Да и бог весть, что там за дела вокруг ее мужа: не хватало, чтобы ее задержали и дети остались одни…

Нет уж, без глупостей. Не надо жар обеими руками грести, надобно головой подумать…

На следующий день после планерки Надежда задержалась в кабинете директора.

— Виктор Кузьмич, у меня к вам личный вопрос… Можно?

— Что стряслось, Панарова? Выкладывай давай.

— У меня муж пропал…

— Вот как?.. С мужиками такое бывает, — добродушно съязвил тот.

— Не совсем пропал… Он в Чернобыль ликвидатором уехал в июне.

— Подзаработать решил? Они там вроде немало получают… Но детей больше с ним не заводите. Коль уж очень нужно, могу предложить свои услуги! — игриво подмигнул ей шеф.

— Какое там заработать? — будто не слыша сальностей директора, продолжала Надежда. — На заводе взял отпуск без сохранения… Ни копейки не платят ему.

— Сдурел, что ли? Или в партию решил податься?.. Что-то поздновато. Горбачев ее вон только что в Рейкьявике слил ни за понюшку… Обработали его там Ритка с Райкой, дурака плешивого…

— Виктор Кузьмич, у вас в КГБ связи есть? — решилась спросить напрямик Панарова.

Тот сразу осекся и замолк.

— Я ничего крамольного не сказал, это сейчас каждый первый секретарь говорит… Продал он нас американцам: и партию, и страну, — нахмурившись, с горечью, неправильно истолковав вопрос подчиненной, ответил тот.

— Меня политика не интересует… Мне сказали, что его в Чернобыль КГБ отправил.

— Кто сказал?

— Это не имеет значения… Вы могли бы через свои связи узнать о нем хоть что-то? С июня ведь ни весточки, ни копейки денег. А у меня двое детей на руках осталось, — едва сдерживая слезы, дрожащим голосом попросила Алешина мама.

— Ну-ну, ты давай, не распускай нюни… Ты чего же молчала все эти месяцы? Я тебе чужой человек, что ли? Сейчас премию выпишу в размере оклада, профсоюзнику нашему звякну, чтобы по своей линии помог… Мы тебе голодать не позволим. А он сотрудничал с ними, что ль? Может, напортачил где?.. С бухты-барахты комитет никого на улице не хватает, чтоб на реактор отрядить.

— Я не знаю ничего, он не говорил мне. Может, сотрудничал, может, напортачил… Я боюсь туда сама идти. Если еще и я пропаду — что с детьми будет?.. Детдом? — горючие слезы потекли по ее щекам.

— Успокойся, успокойся… На вот, воды попей… Есть у меня там знакомые, выясню и дам тебе знать. Иди к себе, работай спокойно. Мы тебя в обиду не дадим, обещаю! Надо будет — и область, и столицу подключим. Хоть партию и сливают, но мы еще поборемся, еще и хребет кой-кому переломать можем…

Панарова торопливыми шагами вышла из кабинета, мало-мальски воспрянув духом.

Шеф вещал уверенно, его партийные связи не раз в прошлом выручали предприятие, и сам первый из райкома относился к нему очень уважительно и даже с опаской. Седовласый, высокий, громогласный коммунист никогда не молчал и не страшился чуть что набрать московский телефонный номер.

Вечером, на исходе рабочего дня, секретарша позвонила Надежде по внутреннему телефону и попросила подняться в приемную.

Войдя в кабинет, она почувствовала, что директор чем-то озадачен и вроде бы даже как-то огорчен.

Подняв глаза на вошедшую и кивком головы предложив присесть, шеф вздохнул и растерянно пожаловался:

— Ты знаешь, что-то эти погоны страх стали терять… Со мной давно никто из них так не разговаривал. Что-то делается в стране, над чем-то партия контроль затеряла… Надобно будет за рюмкой коньяка обговорить это со старшими товарищами… Ежели они из-под партийного контроля вырвались, фрондировать начинают безнаказанно — пропала партия, а за ней и вся страна. У меня, видать, давление подскочило, пелена какая-то стоит перед глазами…

— Вам не удалось ничего узнать? — теряя последнюю надежду, с трепетом спросила его Алешина мама. — Совсем ничего?

— Только то, что дело твоего мужа находится лично у полковника Юрецкого Виктора Павловича. А мы с ним никак не пересекались до сих пор. Даже эту ерунду насилу из них выбил. А ведь вроде с хорошим знакомым говорил. Сколько ему леса перевозил… Ты сходи к полковнику. Они обязаны там по графику вести личный прием граждан, и у него свой день в месяце должен быть для этого. Не бойся, ничего он тебе не сделает. А коли попытается — у нас еще силенки найдутся жизнь ему подпортить… Я не просто звонить буду — я поеду и сам с людьми переговорю! И в области, и в Москве… Мы еще посмотрим, чья возьмет. Рановато они головы подняли. Можем и укоротить на голову, силы в партии еще хватит на них!