Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

— Да, и мне место в детсаду для Лешки пробил, — одобрительно вторил Панаров.

На минуту все замолчали, как бы поминая бесславно закончившего путь, сурово осужденного директора.

— Ну ладно, нам-то дальше жить! — хлопнув ладонями по коленкам, рывком вскочил с кресла Алексей. — Пошли, выпьем с наступающим и за все хорошее.

Алеша тихо и неподвижно сидел на высоком стуле над катушечным магнитофоном, встроенным сверху в вытянутый радиоприемник на длинных хлипких ножках — недавнее приобретение по очереди в горячем цеху и предмет гордости отца. Он, не отрываясь, всматривался в дрожащий яблочно-зеленый огонек вакуумной лампы индикатора уровня записи, ритмично подергивавшийся в такт музыке.

Джо Дассен грустно и сочно вспоминал о давно минувшем бабьем лете, Высоцкий пламенно, страстно и хрипло заманивал кого-то обещанием хрустального дворца в темном еловом лесу, «Абба» недвусмысленно намекала взрослым, что пора и роздых учинить — подняться, наконец, из-за сытного стола.

За окном сонными крупными хлопьями падал снег, и сухие березовые дрова в га-ланке уютно потрескивали.

Мужская часть компании, потянувшись, вышла покурить во двор, незаметно прихватив со стола початый флакон «Стрелецкой», стакан из кухни да пару соленых огурчиков. Женщины с готовностью отправились в переднюю изучать и восхвалять неотличимую от настоящей «леопардовую» шубу и почти импортную выделку зимних сапог.

— Калякают, новый директор свой кирпичный завод хочет построить. Кирпич обжигать будем, — поделился очередной новостью всеведущий Семен. — Уже чеченцев, что ли, наняли, чтобы печь для обжига сложили.

— А что, без чеченцев некому у нас печь поставить? — выпустив слегка курносым носом две струи табачного дыма себе под ноги, с неодобрением вопросил Панаров.

— Они вроде бы строители неплохие, — равнодушно заметил Козляев, криво поглядывая на конюшню во дворе, отколь настороженно похрюкивал второй, пока еще уцелевший поросенок. — И дешевле, и быстрее, чем с нашими.

— А шуряк мой — в Казахстане живет — говорит: бездельники, — снова затянувшись «Астрой», возразил Анатолий. — Умеют баранку вертеть да воровать — и все… Их туда за Сталина выслали, в войну… Шуряк там после армии остался. Зону охраняет под Актюбинском. Дескать, много их там сидит, и люд они самый коварный — ухо востро держи, спиной не поворачивайся.

— Так ты че, Тольк, надумал со мной работать? — громкоголосо сменил тему слегка заскучавший Фролин, не куривший и вышедший во двор за компанию, чтобы не оставаться одному в женском коллективе. — Или честный и дальше будешь, только за водку?.. Ты в партию, что ль, собрался?

— На кой черт она мне? — Анатолий стряхнул пепел на снег. — Звал парторг… Сказал ему «подумаю» — лишь бы отвязался… Молодежных строек я в детстве досыта наелся, когда родители Сахалин поднимать махнули. Все время дожди проливные, сырость, плесень. Летом жарища и влажность, дышать нечем, зимой мороз заворачивает за сорок… Ничего не растет, кроме лопухов выше головы. Я нигде таких здоровых лопухов потом не видел… Жрать нечего — я из болезней там не вылезал. Врач матери сказал: «Если хотите, чтоб не зачах здесь, как другие дети, перебирайтесь на материк». Воротились обратно в деревню…

Панаров налил полстакана водки из бутылки, протянул Алексею и подытожил:

— Так что меня идеей не увлечешь. Да и нет у них там давно никакой идеи — вранье одно. Хрущ был дурья башка: всю Россию кукурузой засеял, ботинком стучал да целину поднимал. Леня сейчас со всеми взасос целуется и звезды каждый год на себя, как на елку, вешает. Черт бы его побрал с Афганом этим… Социализм там вознамерился построить в кишлаках… У нас уже достроил — на дровах вон работает да на трудоднях колхозных.

— Ну ты поаккуратней, Тольк, — прокашлявшись и прочистив горло, после того как неудачно опрокинул в себя предложенный стакан, значительно воззрился на него Фролин, едва заметно скосив на мгновенье глаза на Козляева. — Мы втроем тут, но мало ли… Мне уже предлагал раз товарищ в штатском сотрудничество. Чтоб я стучал, короче, а он мне со временем мастера обещал и поддержку. Я его послал, сказал, сейчас, мол, не тридцать седьмой. От меня отстали вроде, а сколько согласилось?.. Откуда нам знать?

— А мне, мужики, все по херу, — обратившись лицом к обоим, оживился слегка окосевший от водки и курева Семен. — Я на свиноферме — при мясе, при кормах да при деньгах. Они ведь все меня просят: и из парткома, и из отдела кадров, и из бухгалтерии, и из охраны. И зачем мне партия? И че меня в стукачи вербовать? Связываться со мной никто не станет… На крайняк, я ведь и человека так же быстро могу оприходовать — прям в сердце. А че?.. Думаешь, рука дрогнет? Да свинью, может, пуще жалко! Свинья порядочнее многих человеков, что нас жизни учат и все строят — никак не достроят… Че, Фроня, притих? — задиристо обратился он к Фролину, молчком смотревшему на Панарова. — Может, ты все-таки доносы строчишь куда надо?