Мишель Деон - Высший круг

С самого начала учебного года по Бересфорду ходили слухи: Конканнон увяз. Двадцать раз, вернувшись из поез­док в Европу, он приходил в себя и читал потрясающий курс лекций о новейшей истории, но в этом году он вдруг оказал­ся неспособен оправиться, и чем больше проходило време­ни, тем больше он опускался. Уцепившись за свою кафедру, словно за спасательный круг, он тряс головой, протягивал дрожащую руку к графину с водой, которую лил мимо стака­на, просил позволения удалиться на пару минут и бесстыдно мочился на газон перед дверью аудитории. Рассказывали, что как-то днем, беспрестанно зевая, он сказал студентам: «Эта лекция такая скучная, что я, с вашего позволения, немного сосну. Разбудите меня, когда станет интересно». Два университетских сторожа отнесли преподавателя в его комнату. В замкнутом мирке такого университета, как Берес­форд, новости распространяются слишком быстро, чтобы в подобной ситуации что-нибудь можно было исправить. Конканнона не вышвырнут, но отправят на лечение, а когда он вернется, место уже будет занято. Преподаватели не питали к нему добрых чувств, зато студенты его обожали и все еще пытались защитить его и от него самого, и от других. Но, похоже, тщетно. Конканнон рисковал уже не появиться в аудитории во втором семестре.

Артур протянул ему чашку кофе, предупредив, что это кипяток. Конканнон достал хлопчатобумажный платок, тщательно обернул чашку, после чего взял ее обеими рука­ми и поднес к губам.

— Подождите! — повторил Артур.

— Я уже не отличаю горячее от холодного.

Он выпил кофе почти в один глоток, и цвет его лица, и так уже бывший темнее розового, стал ярко-алым, так что Артур испугался, как бы его не хватил удар.

— Очень вкусно, — сказал Конканнон. — И убивает ми­кробов. Нужное дело. Они везде… везде…

— Выходите со мной по утрам на беговую дорожку. Нет ни­чего лучше для борьбы с тем, что вы называете микробами.

— Еще лучший способ — утопить их, пока не научились плавать. Я вам помешал! Вы занимались! Вы умный и амби­циозный мальчик. Амбиции — это хорошо. Вы преуспеете.

Артур ясно чувствовал, что Конканнон явился не только для того, чтобы его хвалить.

— У вас правда нет ничего выпить?

Артур указал ему пальцем на правила внутреннего рас­порядка в рамочке у двери. Конканнон пожал плечами.

— Это все теория. Между теорией и практикой суще­ствует большая разница. Ваш друг Жетулиу Мендоса это прекрасно понял.

— Его могут исключить.

— За это не исключают. К тому же он для нас — пре­красная реклама. Сын бразильского великомученика! На этой земле на нашу страну возложена божественная и оте­ческая миссия: воспитание королевских детей. Вы не коро­левский сын, но кое-кто разглядел в вас человека будущего, новое звено отборных частей, которые спасут человечество от потопа.

— Кое-кто?

— Вы прекрасно знаете, кто именно.

Подбодренный кофе, Конканнон воспрянул духом и изъяснялся более связно. Он встал, несколько секунд качал­ся на ногах, потом указал рукой на задний карман своих брюк, не прикасаясь к нему.

— Нет ли у меня там серебряной фляги, наполненной чудотворной жидкостью?

Артур ничего не обнаружил.

— Это так срочно?

Конканнон сел на стул Артура, опершись локтем на стол, заваленный книгами и бумагами.

— Срочно? Нет… Но важно, — сказал он, сдвинув свои густые и лохматые черные брови.

— Я попрошу у Жетулиу.

На том же этаже бразилец играл в покер с Джоном Макомбером и двумя другими студентами. Он указал подбо­родком на шкаф. Артур выбрал бутылку джина.

— Это для Конканнона!

— Можно догадаться, что не для тебя.

О! — сказал Макомбер, — он уже в шесть вечера был хорош.

Артур застал профессора на том же месте, наклонив­шимся к фотографии, которую Артур всегда держал перед глазами: площадь Святого Марка, светлый довоенный день, пара, окруженная порхающими вокруг голубями, держится за руки. Молодая женщина по-провинциальному элегантна, даже чуточку слишком, как и полагается для ее возраста, очаровательно наивна, ее лицо лучится счастьем, она в се­ром костюме, наверняка хорошенькая, а главное, свежая, восхищенно смотрит на своего спутника, протягивающего голубям крошки хлеба на раскрытой ладони.

— Никогда нельзя прикасаться к голубям. Ему следова­ло надеть перчатку. Это ваши родители?

— 1933 год. Венеция. Классическое свадебное путеше­ствие. Похоже, я был зачат в этом городе. Ничего о нем не помню и ни разу туда не возвращался.