Мишель Деон - Высший круг

На этих словах Артуру показалось, что взгляд Портера задержался на нем.

— …ясно, что эти чисто оборонительные операции следует доверять мужчинам или женщинам, готовым по­жертвовать спасением своей души ради любви к родине. И готовых также к тому, что от них отступятся в случае провала или обнаружения их махинаций. Они — козлы от­пущения, помогающие народным избранникам сохранить лицо. Их можно даже посадить в тюрьму, даже расстре­лять, но они не раскроют имен и планов своих руководи­телей. Они обладают практическим складом ума, намного превосходящим уровень государственных чиновников, и в некоторых случаях считают правильным дать ложную клятву в суде. Скажу вам начистоту, эти люди принад­лежат к новому рыцарскому ордену, который нужен миру ддя сохранения равновесия. Не хотите ли получить список лх имен с адресами? Разумеется, конфиденциально, а не чтобы передать его в КГБ!

— СССР не замедлит сделать столь же великодушный жест. И с «холодной войной» будет покончено.

Портер, ликуя, распахнул объятия, чтобы прижать к своей груди вчерашних врагов, ставших его братьями, и с обезоруживающей неискренностью призвал аудиторию в свидетели:

— Вы посмотрите, как все просто! И никто — ни в Ва­шингтоне, ни в Пекине, ни в Москве — до этого не доду­мался. Сударь, я сейчас же сообщу президенту Эйзенхауэру о вашем великодушном предложении. Обычно он не любит, когда я говорю с ним о политике. Это слишком легкомыс­ленная тема для военного в отставке, но я не теряю на­дежды как-нибудь за партией в гольф заставить его при­слушаться к голосу разума.

— Та-ра-та-та! — отозвался его собеседник, афроамери­канец, который встал на свой стул и снискал аплодисменты остальных студентов.

— Та-ра-та-та! — весело ответил Портер.

Довольный тем, что перетянул симпатии весельчаков на свою сторону, он стал собирать свои тезисы, когда дру­гой студент, в свою очередь взобравшись на стул и сорвав аплодисменты ближайшего окружения, обратился к нему несколько нервно:

— Мистер Портер, а вы-то сами не из тех людей без че­сти и совести, готовых отречься от любой морали во имя так называемых высших государственных интересов? Вы выпускник Бересфорда, вы блестяще воевали на Тихом океане и потом в Европе, а теперь ходят слухи, что вы отец Жозеф президента Соединенных Штатов…

— А почему не палач? — воскликнул Портер, и его кукольное личико озарилось широкой и великодушной улыбкой. — Кстати, позвольте похвалить вас за «отца Жо­зефа»: это предполагает глубокое знание истории Фран­ции, в которой мы, американцы, мало смыслим. Так вот, признаюсь вам откровенно, в юности я хотел стать после­дователем отца Жозефа. Увы, США не хватало Ришелье. Однако мы с вами углубились в исторические сравнения, которые, несмотря на весь талант ваших преподавателей, выходят за рамки ваших познаний. Мы вернемся к этому в конце года.

Зал рассмеялся и зааплодировал. Лектор убрал свои за­писи в кожаную папку, которую почтительно принял от него молодой человек в темно-синем.

Артур не увиделся с ним после лекции. Портера умык­нули профессора, которым не хотелось, чтобы реплики из зала продолжались, а заседание обернулось политическим собранием. Портер ужинал с деканом и несколькими пре­подавателями, отобранными из числа редких республи­канцев в университете, в целом придерживающемся демо­кратической направленности. Артур пожалел, что не смог обменяться с ним парой слов, но вмешательство атлетиче­ски сложенного молодого человека в темно-синем костюме и место, отведенное ему в первом ряду, убедили его в том, что Портер все помнит, но хочет, чтобы их встречи проис­ходили по его инициативе. Продолжение последует в нуж­ное время. Половина первой четверти уже прошла. Хотя Артур бегло говорил по-английски, порой он терялся. По эту сторону Атлантики зарождался иной язык, и французу при­ходилось усваивать его своенравный словарь, сокращения, упрощенную грамматику, а зачастую и орфографию. По вечерам он запирался у себя в комнате, чтобы восполнить пробелы. На следующий день после лекции в его дверь глу­хо постучали. На пороге стоял Конканнон, прислонившись плечом к косяку, лицо пунцовое, взгляд мутный.

— Можно войти?

— Конечно! Но я могу предложить вам только кофе.

Он пожал плечами. Пришел вовсе не для того, чтобы пить. Артур включил чайник, и Конканнон тяжело сел на край кровати, положив свои странные и громоздкие отла­кированные руки на колени, ладонями вверх.