Николай Васильев - Три жизни одного из нас [СИ]

— Как это так? — оторопел Труба. — С чего?

— С того самого. Долгого перерыва… Отягощенного ежедневным пьянством. Вот как у тебя, — гнул свою хитрую линию Мишаня.

— Врешь ты все, дядя Миша! — воскликнул Петя, но чувствовалось, что наполовину он в эту фигню поверил.

— Сам можешь убедиться, на собственном примере, — добивал его старый бес. — Вот подойдешь ты к Гальке и она, допустим, согласится — тут он тебя и подведет…

— Да иди ты, — досадливо махнул рукой искушаемый.

— Поспорим? — с ехидной улыбкой предложил искуситель. — На литр? Расплата с первой ездкой Васьки в леспромхоз.

— Давай на два? — вдруг весело сощурился Труба.

— Да хоть на три! — с полной уверенностью в своей правоте бросил Мишаня. — Разнимай, Федорыч!

Когда Карцев и Юра, все еще дивясь лукавству Мишани, прилегли в своей палатке на нары (перед персональными вечерними игрищами), снаружи вдруг просунулась голова этого самого Мишани:

— Так что, ребяты, — сказал он, ухмыляясь, — готовьте три литра!

Спустя пару дней, наглядевшись за ужином на успокоившуюся, повеселевшую Галю, Карцев и Юра подошли к вышагивающему гоголем Трубе.

— Ну что, Петя, выиграл?

— А то! — хохотнул тот. — Будто я свой организм не знаю!

— Ну и как она тебе? — не удержались самцы.

— Ничего, подмахиват, — с деланным равнодушием сообщил Орлов.

В конце августа березы и осины резко пожелтели, небо пронзительно посинело, а ночи стали холодными. Некоторые перелетные птицы потянулись на юг — в том числе и студенточки, Наташа и Ленуська. Ночь перед отъездом Наташа провела у Карцева, и они перебрали все сексуальные новации последнего месяца, так что к завтраку вышли с весьма заметными синяками под глазами. Расстались они спокойно, как будто на время, хотя шансов для встреч в будущем не имели. В последний момент Наташа сунула ему в руку сложенную вчетверо записку, потом скользнула за Ленуськой в кабину ЗИЛа, махнула рукой — и машина скрылась в лесу. Занавес.

Карцев прочел записку лишь вечером, по возвращении из нехилого маршрута. Как он и ожидал, то была прощальная сумбурная исповедь, в которой Наташа и каялась, и благодарила, и обещала никогда не забывать этих дней и ночей, его обольстительных рук и губ, страстных объятий и соитий (она так и написала: соитий), тонкого понимания им ее капризной натуры, понимания, которого она, быть может, никогда больше в мужчинах не встретит — и т. д. и т. п.

— О, господи… — устало проронил Карцев, сердце которого так и не приняло участия в этой игре воображений и который воспринял отъезд Наташи как начало каникул после трудной сессии, причем на этот раз он в ходе сессии был и экзаменуемым и преподавателем…

Ночью ему приснилось, будто они трахаются, причем каким-то садо-мазохистским способом, при котором сидящая к нему спиной Наташа умудряется выкручивать ему ступни. От боли он проснулся. Ступни действительно выкручивало, но страстной греховодницы рядом уже не было.

Зябко поводя плечами, Карцев шел просекой по безрадостному осеннему лесу. Шагах в пяти за ним поспешал Витек Бычковский. На подходе к линии шурфов Сергей зычно крикнул:

— Федорыч! Не боись, это мы!

На пятом шурфе он увидел дымок от костра, разведенного на большом отвале, и хлипкую фигурку горняка, заваривающего прокопченый чайник.

— Вовремя вы, — кротко заметил Николай Федорович, — как раз к морсику.

— А с чем он у тебя сегодня, Федорыч? — спросил для проформы Карцев, мостясь на корневище ели.

— С морошкой. Здесь она пятнами встречается. Да еще с голубикой, для цвета.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался геолог, — что за букет у тебя получился…

Попили. Оценив, попили еще, после чего Федорыч закурил, Карцев стал рыться молотком в отвале, а Чебураха привычно заскучал.

— До сих пор не пойму, — с уважительным удивлением спросил Карцев, заглянув в шурф, — как тебе удается проходить такие глубокие шурфы? Сколько здесь, метра четыре?

— Четыре с половиной, — поправил горняк, глядя на которого, никто бы не подумал, что такие глубокие ямы копает именно он. — Приступочку внизу видишь?

— Вижу, вижу, — ворчливо проговорил Сергей. — Уж эти мне твои приступочки… Витек! — окликнул он. — Что это ты расслабился, доставай радиометр. Да поживее, а то тебя в шурф загоню!

— Вот уж хуюшки, — молвил Витек, — это Ваше дело, по ямам лазить.

Карцев сдвинул было брови, но потом хохотнул: не мог он сердиться на Чебурашку.