Винсент Килпастор - Винсент, убей пастора

Убегает в ту же секунду зардевшись.

О! Не сомневайся, приду обязательно. Я наверное вообще скоро к вам перееду. Доброе влияние оказывать. Локально. Три раза в день после еды.

Открываю лилин сверток. Там несколько евангельских брошюр о вечной жизни и два огромных бутерброда. Эти бутерброды наполняют мое сердце теплом. Я представляю будто мы с Лилечкой моей уже много лет женаты, а она все так же нежно собирает меня на работу.

А я уже не уборщик, нет-нет а снова в родной офисной среде просиживаю штаны у компа в своём кубике. Втыкаю в блог. А то и пишу в своём, мол воруют в России и дураки и дороги.

Из этих нежно-розовых мечтаний меня грубо вырывает Раф.

— Давай на грейхаунд заедем?

— РАФ БЛИН! Совесть-то есть? Мне Лиля сказала я на тебя влияю хорошо, а я? К неграм повезу тебя опять? Раф, а тебя — мудака почему Господь до сих пор на земле терпит? Что ты делаешь кроме того что срешь, дрочишь и куришь всякую дрянь? Надо подражать жизни высшей, ангельской!

— А что ваще такое «падражать»?

— «Copy, imitate». Ты мне зубы не заговаривай.

Во мне кипит праведный гнев. Надо заняться воспитанием оболтуса. Ради Лили.

— Ладно, давай так — сегодня в последний раз, а завтра вместе бросаем и начинаем на собрания в церковь ходить! И ещё — завтра культпоход в кино, билеты на мне, ты должен увидеть вживую, как Христа мучили, может это тебя разбудит.

— В последний раз сегодня курнём, а? Ладна. И в церковь обязательно начнём ходить. В последний раз.. Тогда побольше надо взять! Сколько у тебя грошей залишалось? Чёртовы ростовчане — вечно какие местечковые словечки ввернуть наровят.

***

Со смятением в сердце качу на бас-стейшн.

А самого-то меня, друзья мои дорогие, за что Бог на земле-то терпит? А я сам что из себя представляю? Вот дядя Саша этот в совке под коммунистами работал на заводе, а сам потихоньку с другом печатал христианские листовки в заводской типографии. Как Олег Кошевой. А машину — взял и дал мне машину, незнакомому человеку. Акт безвозмездной доброты. А я, гад, его на бабло и привелегии раскрутить хочу.

Уже кручу походу — по первичным оценкам проведённой евангелизации — Лиля, со всеми как говорится вытекающими, вполне рабочая машина, замечательный ужин ресторанного качества, бутерброды на ланч, этот тоже десятка минимум, книги для пополнения багажа знаний будущего пророка, и место куда всегда можно прийти. Это важно если вы одни в чужой стране без денег, стабильной работы и документов. Всегда можно прийти и пересидеть грозу.

Но самый главный результа, безусловно, Лиля! Приятное с полезным. Какая чистая, светлая, простая, а я уже членом готовлюсь во все это ткнуть. Мужики это, в основном животные. А бабы те вообще инопланетяне какие –то. Внеземная непонятная цивилизация.

Евангелизировать негров сегодня не стану, сам по уши во грехе. Посылаю Рафа с баблом на промысел, а сам сижу в «новом» минивэне, и все копаюсь в прошлом, чем бы я таким мог улыбнуть и порадовать Исуса за всю свою никчемную жизнь.

***

И вдруг отчетливо вспоминается мне Москва, очередной смутный девяностый год, облезлый дом-хрущоба на Пятой Парковой улице.

Я уже седьмую неделю нахожусь в безвылазном винт-марафоне. Спать и есть удалось бросить почти напрочь. Только мультивитамины и йогурт. Завтрак чемпионов. Попробуйте не поспать два дня — ум за разум начнет заходить. Состояние сильно стимулированной энергичной шизофрении.

Работа и костюм с галстуком потеряли смысл на вторую неделю гонки. На третьей неделе понимаю, что покупать дозу потеряв работу накладно, и подбираю на Лубянке бездомного винтоварщика Трубача и его подругу Натаху.

Трубач один из самых одаренных винтоварщиков в Новогиреево. К нему, почти так же, как к Паркетчику, едут чуть ли не со всей Москвы. Варить приходиться двадцать четыре часа в сутки — благо винт для него бесплатный. У даровитых варщиков всегда короткая, но яркая жизнь. В лучшем случае они заканчивают в мертвом доме князя Кащенко, в худшем в сверкающем огнями дворце графа Склифосовского, на ступени которого их сбрасывают из медленно проезжающего мимо такси.

Родственники давно отказались от Трубача и его безбашенной подруги. Им не нравился трафик со всех уголков белокаменной, без разбора времени суток. Им не нравилось, что у Натахи, иногда под кожей заводились стеклистые паучки — и она пыталась эту кожу сорвать, забрызгивая стены кровью с винтом.

Живём теперь втроём. Все пополам. Правда Натаху делить со мной Трубач пока не хочет, но по её взгляду знаю — скоро уже. Уже скоро.