Плохо, что я похоже опять на стимуляторы присел.
Знаю ведь прекрасно чем все кончится, и опять лезу. А тут ведь не Москва. Сдохну под забором и исчезну. Винт, спид, средство от похудания Джени Кранк. Средство от жизни.
Меня и так юридически в этой стране не существует. Никто не заметит, что я сдох. Спид негров, которым торгуют они в центре города, доведёт дело до конца. Рафу ведь двадцать лет только. А мне болвану? И все в игры эти играю, до сих пор играю. Вроде бы вся жизнь еще впереди. А вот хрен — уже половина-то прожита. Надеюсь не лучшая половина.
А Раф этот где? Может, приняли менты? Что я тогда дяде Саше тогда врать стану?
И холодно-то как на улице. Холодно. Печку что-ль включить?
Почему в этой Америке всегда так холодно?
ГЛАВА 5
«ПЕЛЕВИНСКИЙ БОЯН БОЯНЫЧ»
Как и было договорено я волоку Рафа на моего Мела Гибсона — пробудить в нем веру через жалость. Похоже не срабатывает. Раф умудряется всю дорогу лупить попкорн и пялиться на девок. Еще и меня отвлекает — локтем вон все ребра искалечил.
Мы выходим из кинотеатра. Скоро уже стемнеет. У меня остается два часа до глубокого погружения в унитазы новой родины. Времени хватит чтоб заехать на ужин в гостеприимный дом Рафа. Поглазеть на Лилю — и двинуть на собственную Голгофу в ширпотреб-магазин.
В кармане вдруг нервно дергается мобила:
— Yep?
— На работу не выходи сегодня, yep.
Звонит Володя, мой босс, бывший налоговый мент из неведомого Тернопыля.
— Ура!! А почему?
— Вчера иммигрейшн четверых мексов приняла с магазина в Брукпарке. Есть информация, что сегодня будут шерстить магазины в твоем районе. Деловой. Информация у него видите ли есть. Наверно напрямую из департмент оф хоумлэнд секюрити.
— Ты не выходи сегодня на всякий случай сам, и бабе Славе позвони, пусть тоже дома сидит.
— Ну окей, спасиба за заботу, отец ты мой родной.
***
Звоню бабе Славе.
Бабу Славу необходимо внести во все учебники по выживанию нелегалов.
В конце восмидесятых она купила путевку в Акопулько и перешла мексо-пендоскую границу в штате Аризона. Когда ее останавливают менты за превышение скорости, она показыват им профсоюзный билет и говорит :
«Вот юкрайн интернэшл лайсенс –разумиешь?»
Ее аргументы настолько весомы, что менты разводят руками и благословляют ее в путь.
Еще она знает два ходовых английских оборота — «С кузни» (excuse me) и «На сале» (For Sale).
Сразу по приезду она работала на грязном химпроизводстве — туда даже мексы с монголами не идут, заболела раком. Три с половиной года лечилась химтерапией, радиацией и еще какой хренью. Теперь она совершенно лысая и кокетливо носит некое подобие головного убора, сильно смахивающего на чалму Айятоллы Хомейни.
Она должна за все медицинские процедуры что–то около ста шестидесяти тысяч баксов, и у врачей-убийц хватает упрямства высылать ей счет вначале каждого месяца.
«Зроблю ишо трохи грошей — и тикати отседа» — мечтает она.
Я не думаю, что она добровольно уедет. Как говорит мой друг — на лицо синдром Бенджамина, зараза которая передается человеку через стодолларовые банкноты. Главный симптом — у вас в глазах начинают появляться долларовые значки $.
Итак в активе — неожиданный выходной, да еще и какой день — Хеллоуин — День всех долбанных святых, мать твою, ублюдак!
Поужинав можно куда–нибудь рвануть с Рафом, только не долбаный грейхаунд. Хватит спидить. Хватит. Хочется экзотики. Кроме того надо все же расширить горизонты мироздания для Рафа.
— Ну что Рафик, ты уже связями оброс на новом месте? Грибочков найти сможешь?
— Грибочков?
— Шрумз, Рафа, МАА- шрумз. Грибы. И место где можно трипануть без запала.
— Поедем к Никки, она и торгует и кушает их сама. Я у ней шалу брал. Добрая шала. У ней в доме останемся — там всегда кто-нибудь прибывает. Вечный хеппенинг.
— Хорошо сказал — вечный хеппенинг! Книжки писать попробуй — может выписишься в гения. И чё пачём?
— Унция — тридцатник
— Ну, к Никки, так к Никки, господа!
Возьму две унции. Унция — это нормально должно быть на такого верзилу как Раф. Пусть прочувствует до мозга костей по первому разу. И поближе познакомится со Вселенной.
***
Мы жрем грибы из бутербродных зиплоков запивая спрайтом из галлоновой бутыли. «Некола для Николы» -так и хочется брякнуть, а не поймет ведь. Уже скорее от тоски и культурного голода, отрыва от феербаховой сиськи матери-родины запеваю:
— Я в осеннем лесу, пил березовый спрайт!
Читать дальше