Михаил Стрельцов - Храм превращается в плацебо

Сам-то Сережка со своей спецшколой заведомо от институтов отлучённый. После восьмого в «шарагу» на электрика пошёл. После армии на права сдал. Грузовой транспорт водил. Работы в начале барыгской экономики хватало. А потом, хоть и «тормоз», сообразил, как это он умел, медленно, но точно, что работодатели его ныне не за людей, а за капиталы переживают: по ремонту машин на каждую деталь скупятся. Вначале кумекал, выжимал из желязяк последний запас прочности, а как встанет машинка – сам же и крайний, весь оштрафованный. А тут – маршруточный бизнес поднялся. Сел Серега за баранку и десять лет людей по городу развозил. Дом прикупил. Старый, но в два этажа. С семьёй из общаги, где уже продыху от тесноты нет, переехали. Соединялись этажи те огромным люком с лестницей. Под горку когда-то расстроились, и получилось два входа: на верхний этаж с улицы – прямой, а с нижнего, что под горой – во двор к бане и стайкам. И снаружи лесенку проложили. Как по кругу ходи. По ступенькам снаружи к бане, сквозь веранду и кухню просторную в люк наверх подняться, и опять – у калитки.

Кто сейчас про шестимесячность, спецшколу помнит? Про операции в детстве? К сорока годам – огроменный мужик. Седина сквозь чёрный волос лезет, пузень нарастает. Сахар вот скаканул, сняли с водителей-то. Так пригодилась самовольность по слесарному делу! Серёга теперь междугородние автобусы чинит. Залезет с утра в яму, к вечеру – весь в соляре – вылезет, и мчат людей во все края тяжёлые и скорые машины! И не скажешь ведь, глядя на пролетария, что книжек прочёл много, что в театре играл.

То в училище случилось. Сокурсницы в народный театр бегали, и Серёгу зазвали. А через год он чуть ли не примой стал. Стеснительным и скромнягой отродясь не был, не боялся публики, веселился на сцене. И бандитов играл с таким-то взглядом из-под косматых бровей! И комиком получалось: детишки в новогодних сказках от его наказанных злодеев в восторге и смехе заходились. Там-то, в театре, и с Ленкой познакомился. Как за девушками ухаживать, так и не додумался, решительности в нём было мало. Потому это она уцепилась, в инициативе вся. Нацеловались вначале, а как чуть дальше, он с ходу ей про операции-то и выложил. Был бзик у Серёжки. Простительный, надо сказать. Не то врачи в детстве брякнули, не то сам так решил: мол, писать-то научился, а вот детей от него не получится. И ну они проверять!

А так хорошо дело наладилось, что к девятнадцати годам, когда Ленка на пятый месяц перешла, уже и свадьбу отыграли. А следом – и Андрюшка. И тут бы притормозить, так нет! Продержались лет шесть, а там и Лерочка появилась. Прямо в канун нового века.

Взяла от бабы Наташи её смоль глазищ – темнущих до непроглядности, от пробабки Марии – волнистую кучерявость. А что у Серегиных детей все черноголовые – и так уже ясно. И от предков его вся смуглость дочке досталась. Испанка какая-то, а не девчонка! Кармен с маминым личиком! Шустрая, хулиганистая и бойкая. И голосок с детства как в театре поставленный: ровный, громкий до басовитости, прямо до дрожи в душу влезает. Серега в шутку её не «ребёнок», а «ведьмёнок» называл.

А к шести годам вышел с дочкой казус. Встала ночью и пошла к люку. Спустилась вдоль кухни и на веранду. Только дверь хлопнула. Проснулась Ленка, и за ней – куда, мол, на улицу в четыре утра! А Леры во дворе и нету! Поднялась неспешно по железной лестнице вдоль дома, вошла в сени, и вновь – к люку. Серёга из спальни высунулся, а у дочки глаза-то закрыты. Спит. И в люк опять. Мимо матери. Та удержать хотела, не смогла. Как груз кирпича – тяжёлая напролом. Спит и идёт. Вновь вдоль дома в горку, по дому – к люку. Трижды обошла, к спаленке развернулась, в кроватку, и как ни в чём не бывало.

– Лунатит, – Ленка шёпотом, укладываясь к мужу.

Тот, как только он может, минут через десять, когда уже засыпала, ответил. Ну что тут сделаешь – Серёга долго решает, проблема выбора у него, с детства такой.

– Нет. Я в книжках читал, что лунатики перед собой руки вытягивают. Так и ходят. А эта… – кивнул в темноте на детскую, хотя кивка никто и не видит, – …просто так ходила, без рук.

Утром Леру расспрашивать, та – в ужимки, и глаза навыкат, вы чего, мол, родители, обалдели? Ничего не помнила такого. Спала да и всё. Ленка тоже после училища, хоть и в театр ходила выступать, особо собой не занималась. Контролёром на вагоноремонтном служит. К бабам в цех: такое вот и как теперь? А бабы чего? Плечами пожали. К психиатру – говорят – надо. Собралась Ленка в поликлинику, на приём записалась, привела девчонку. «Бывает», – им говорят. Детская психика, мол. Штука хрупкая, непредсказуемая. На том и успокоили.