Юрий Убогий - Что было, что будет

Его отношения со сферой торговли всегда были очень просты. Он искал и покупал лишь то, что ему было необходимо, не обращая никакого внимания на все остальные, выставленные для продажи товары. И вот теперь, едва ли не впервые в жизни, ему пришла в голову мысль походить по магазину и поискать чего-нибудь.

Это, казалось бы, совершенно обыденное и невинное желание резко и неожиданно сдвинуло что-то во взгляде Ляпина на окружающее, и огромная, разнообразная масса товаров, собранных в магазине, вдруг словно бы обрушилась на него. Если раньше он отгораживался от нее стеной сознательной, натренированной слепоты, то теперь эта стена исчезла. За желанием купить ч т о - н и б у д ь ему почудилась возможность купить ч т о у г о д н о. Не в буквальном, разумеется, смысле, потому что далеко не все тут оказалось бы ему по карману. Купить, однако, можно было очень многое: и то, и то, и вот это… И в каждой из таких покупок мерещился свой смысл и интерес, и было нелегко предпочесть одно другому.

Сначала Ляпин хотел купить что-нибудь для жены, но потом передумал. Уж она-то всегда умела и умеет о себе в подобных делах позаботиться. Отверг он и мысль о подарке дочери — и так избалована, незачем это усугублять. Оставалась покупка для себя. Вот именно, решил Ляпин, должен же он от этих взяток треклятых хоть что-нибудь лично сам иметь. Сколько можно пребывать в затрапезном виде! Не мальчик, не молодой специалист давно уже. И возраст не тот, и положение обязывает…

Побродив по универмагу, он в конце концов купил финский костюм. Темно-серый, в рубчик, модный, но в меру. Никогда, пожалуй, у него не было такого роскошного прямо-таки костюма, и, увидев себя в зеркале примерочной кабины, он невольно выпятил грудь и сделал гордое, надменное лицо. Однако тут же ему вспомнилась больная, на деньги которой был куплен костюм, истощенная блондинка с веснушками на переносице, и он напрягся, сдерживая чувство стыда и страха, готовое вырваться из-под контроля. Ощущение было, как перед рвотой, и Ляпин даже судорожно сглотнул и скрипнул зубами.

Жена приняла обнову холодно. Попросила надеть, посмотрела с едким, пристальным вниманием и сказала:

— Недурно. Только надо ли?

И тут Ляпин взорвался.

— Ну конечно! — крикнул он. — Мне не надо! Мне ничего не надо! Мне только работать с утра до ночи надо! Только это, а тебе все остальное. Побрякушки, тряпки, дубленки, норки, чернобурки…

— Не устраивай истерики, — поморщилась жена брезгливо. — Да, по-моему, этот костюм тебе не нужен. У тебя синий вполне приличный еще. А насчет тряпок… Что ж, в этом отношении между мужчинами и женщинами есть разница, и тебе не к лицу ее забывать. Это не по-мужски, мой милый.

— Я работаю, понимаешь!..

— Понимаю, — прервала Ляпина жена. — Прекрасно понимаю, как ты работаешь. Нечего из себя страдальца и мученика изобразить. Скажите — он работает! Что ж тебя, на руках за это носить прикажешь?

— Да-а, — плаксиво протянула давно уже вошедшая в комнату и стоявшая у двери дочь. — Вы себе все покупаете, а мне магнитофон не можете купить…

— Замолчи! — крикнул ей Ляпин. — Не смей вмешиваться не в свое дело. И вообще, уйди, уйди, тебе говорят, сейчас же!

Дочь продолжала стоять неподвижно и смотрела исподлобья с упрямством и злостью. Ляпин шагнул к ней, схватил за плечо и силой вытолкнул из комнаты.

— Ты что это развоевался так? — спросила жена с недоумением. — Полегче, руки, по крайней мере, не распускай.

— Непривычно, да? — крикнул Ляпин. — Привыкли, что я всегда молчу в тряпочку? Придется перестраиваться, хватит!

— Что хватит, господи? Да что это с тобой?

Искреннее удивление, звучавшее в голосе жены, особенно возмущало Ляпина. И в то же время он понимал, что и возбуждение его, и злость, и крик наигранны и, в сущности, направлены не на жену и дочь, а на самого себя. Знакомая, отвратительная волна стыда и страха поднималась в его душе, и, защищаясь, он пытался обернуть ее на других.

— Что хватит? Хватит роль бессловесной рабочей лошади играть! Хватит потакать вам во всем и помалкивать!

— Я думаю, что кричать прежде всего хватит, — сказала жена жестко. — Ничего не может быть противнее мужика в истерике.

— А мне плевать!

— Что ж, придется оставить тебя одного, развлекайся на здоровье. — И она вышла.

Появление в семейном бюджете «левых» денег размывало его, прежде четкие, границы. Раньше было ясно, что можно себе позволить в покупках, чего нельзя, что нужно купить сейчас, а что лучше отложить. Теперь же все это замутилось и смазалось, и неопределенность семейного дохода рождала странные, порой нелепые почти надежды и желания. Жена время от времени говорила Ляпину, в предположительном, правда, тоне, то о покупке дачи, то о постройке ее (причем непременно двухэтажной, с камином); то о круизе вокруг Европы; то о полной замене мебели. Ляпин отмалчивался или отвечал уклончиво, но порой и сам начинал думать: а что, многое из этого в принципе осуществимо. Ведь деньги теперь появлялись у них случайно и непредсказуемо, и как знать, сколько их может быть завтра. Он ощущал, что реальная оценка своих возможностей слабеет, колеблется в его сознании, и это вызывало нечто вроде головокружения. Все зыбилось и плыло вокруг. Все было, как на качелях.