Юрий Убогий - Что было, что будет

— Вот именно, — поддакнул, похохатывая, председатель. — Сотни две-три на мелкие расходы.

Дело было простое: заплатить за путевки, а потом, сняв со сберкнижки деньги, выслать их Куршину. И тем не менее, передавая председателю сторублевые купюры, Ляпин почувствовал, как что-то дрогнуло у него в душе. Словно бы сквознячком на мгновение потянуло — знобко так и тревожно.

Конец дня Ляпин был особенно оживленным и общительным, избегал оставаться в одиночестве и бездеятельности. Его состояние напоминало легкое, чуть туманящее голову опьянение, когда хочется говорить, двигаться и когда каждая минута вынужденного покоя кажется тягостной и нескончаемо долгой. Для того чтобы до предела сузить зазоры между делами, он, без особой на то необходимости, осмотрел нескольких больных и провел с медсестрами занятие, которое планировалось лишь на следующую неделю. Без нужды торопился он и домой и поэтому не пошел пешком, как обычно в хорошую погоду летом, а втиснулся в переполненный троллейбус. Дома же, спешно поужинав, уговорил жену отправиться в кино. Фильм, выбранный наугад, оказался никудышным, досаждала к тому же духота в зале, и Лариса долго потом ругала его за испорченный вечер.

Спать Ляпин тоже лег раньше обычного и заснул быстро, как в черную яму упал. Проснулся же на рассвете с таким ощущением, словно его разбудили, окликнув или встряхнув. Голова была странно свежая, ясная, и в ней яркой точкой светилась одна-единственная мысль — деньги от Куршина он принял. Это свечение пульсировало в такт толчкам крови и было таким сильным, что, казалось, ослепляло Ляпина, но не снаружи, а изнутри. Он зажмурился, однако внутренний свет стал лишь еще ярче, горел, пульсировал, толкался в глазницы, в кости головы.

Прошло несколько минут, и напряжение одной, как гвоздь, вбитой в мозг мысли начало отпускать Ляпина. Вместо этого он испытал какую-то пугающую открытость своей души и разума. Ему почудилось, будто все, что он чувствует, думает сейчас, может сделаться известным другим людям. Ощущение было нелепым, диким и в то же время совершенно определенным и явственным, и он даже испуганно покосился на спящую рядом жену. А вслед за этим ему померещилось, что окружающие не только могут все узнать, но уже знают. И о том, как он прикрыл конверт книгой при входе сестры-хозяйки, и о том, как он тянул, откладывал возвращение денег, и о том, как передавал их вчера председателю месткома. Стыд и страх навалились на Ляпина невидимым грузом, и он не мог больше оставаться в постели, потихоньку встал и вышел на кухню. Обыденность кухонной обстановки, тускловатый, серый свет раннего утра, знакомый вид двора за окном немного успокоили его. Он присел на холодную табуретку и закурил.

Какая чушь примерещилась, думал он. Надо же! Устал, наверное, вот и разгулялись нервишки. Работать слишком много приходится, надо бы отдохнуть, на природу с ночевкой выбраться. Если взять отгул на следующей неделе, то получится целых три дня. Хотя нет, с отгулом, пожалуй, ничего не выйдет, двое врачей отделения в отпуске сейчас и остальные поэтому перегружены. Надо будет учесть на будущее и сразу двоих не отпускать. Маху он в этом дал по неопытности…

Думая так, Ляпин в то же время ощущал легкость и поверхностность своих мыслей, не имевших отношения к тому тяжкому и мучительному, что он только что испытал в постели. Все это затаилось теперь на самом дне его души и, казалось, лишь ожидало удобного момента, чтобы выплыть, проявиться вновь…

Накурившись до головокружения, он вернулся в спальню и пролежал в угарном дурмане дремоты до тех пор, пока не зазвонил будильник.

Утро, день, привычные, следующие друг за другом дела были Ляпину особенно приятны. Он опять, как и вчера, нагружал себя ими, но ему все казалось мало. Он даже провел операцию во второй половине дня, чего обычно не делал. Освободился поздно, уже в сумерках, и был доволен. Пережитое ночью несколько раз неким смутным, болезненным, тянущим шевелением было готово вновь заявить о себе, но он справился и усилием подавил все это.

Дома, после ужина, он вручил жене путевки и сказал, что оплатил их, получив деньги по «черной» кассе, а остальное заняв. Чувство, возникшее при этом, оказалось очень противоречивым и сложным. Он и облегчение испытал, потому что со всеми сомнениями было покончено теперь; и был доволен радостью жены; и с острой тревогой и страхом подумал, что последствия этого поступка в его жизни могут быть столь велики, что их невозможно сейчас даже себе представить…