Юрий Убогий - Что было, что будет

Деньги, полученные от Сочнева, Ляпин отдал жене вместе с зарплатой.

— Откуда так много? — удивилась она.

— За консультации в двух больницах сразу получил, за лекции…

— Молодец! — воскликнула Лариса. — Добытчик ты мой! Вот и славно, это ведь расход с дубленкой отчасти покрывает. Смотри, как в последнее время прекрасно все получается — и касса эта черная, и консультации. Хорошо бы и дальше так… — Она помолчала, задумавшись на мгновенье, улыбка все еще оставалась на ее губах, но глаза сделались серьезными.

Ляпин внутренне напрягся, не спуская с нее взгляда. Ему показалось, что тень догадки, понимания возникла вдруг в лице жены. Некая искра мелькнула в ее глазах, проскочила в глаза Ляпина и обратно. Жена тут же, словно испугавшись, встрепенулась, встала, подошла к кухонному столу, звякнула там чем-то.

— Так что давай, милый, не ленись, — вновь заговорила она, и голос ее был теперь подчеркнуто ровен и спокоен. — Побольше этих самых лекций и консультаций проводи. А то все одна зарплата и зарплата — не продохнуть…

Скоро Ляпин поймал себя на том, что оценивает пациентов с новой для него точки зрения. Он и раньше отбирал наиболее подходящих, интересных, вел их, оперировал, и это представлялось ему важным преимуществом в положении заведующего. Теперь же это обстоятельство поблекло, отодвинулось на задний план. Теперь перспектива «благодарности» со стороны больного все больше занимала его. Впрочем, конкретных, ясных размышлений на этот счет у него почти не было, оценка и выбор происходили незаметно, где-то в тайной глубине сознания. «Наверх» выдавался лишь конечный результат — что вот этого, например, больного можно взять себе и прооперировать, а вот этого лучше передать кому-нибудь из ординаторов. Благодаря такому выбору он теперь все чаще получал то деньги, то подарки.

Душевная смута его почти улеглась постепенно, чувство вины и тревоги возникало все реже. Он словно бы некий договор заключил сам с собой: не обращать внимания на то, что он сам же делает. Получалось при этом странное раздвоение, в нем как бы поселился новый, малознакомый человек, который доставал из конвертов деньги, совал их в бумажник и укладывал в портфель подарки. А он сам, настоящий, всегдашний он, позволял делать это, отворачивался и закрывал глаза. Облегчало дело и количество взяток: если можно взять два раза, то почему же не сделать это еще и еще? Давно ведь сказано: «Семь бед, один ответ».

Беспокоило его, правда, постоянное, глухое внутреннее напряжение. Иногда ему казалось, что в нем, в самой глубине его души, словно бы находится некий закрытый котел, полный перегретого, рвущегося наружу пара, — и котел этот дрожит, гудит, вибрирует, грозя разорваться. Изредка же в нем срывало какой-то клапан, клуб черного, едкого пара вырывался наружу, обжигая Ляпина, заполняя собой все его существо, и он тогда прямо-таки захлебывался от страха, стыда, злобы на самого себя и на все окружающее. Такое, к счастью, бывало нечасто и быстро проходило, оставляя лишь глубинную, едва уловимую дрожь и напряжение, к которым он, как ни странно, начал уже приспосабливаться понемногу.

Мучили Ляпина и сны. Они стали поразительно отчетливыми и яркими и повторялись из ночи в ночь. И всегда в них происходило почти одно и то же: он убегал, задыхаясь, с трудом переставляя вялые, бессильные ноги, а его преследовало что-то бесформенное, но тем более страшное, надвигалось, грозило вот-вот настигнуть и поглотить. Кончались сны тоже одинаково — в последний момент, когда он чувствовал себя уже настигнутым и судорожно раскрывал рот, чтобы закричать, крика не получалось, и немой ужас клокотал в нем, рвался наружу и не находил выхода… Именно в это мгновенье Ляпин просыпался, весь в липком, холодном поту, с бешено колотящимся сердцем…

В том, что жена прекрасно понимает происходящее, Ляпин не сомневался. Раз за разом получая от него бо́льшие, чем раньше, деньги, она ни о чем его теперь не спрашивала. Брала их с сосредоточенным и напряженным лицом, мимолетно, вскользь, пересчитывала и прятала торопливо. В эти недолгие минуты они старались не встречаться взглядами, как сообщники, занятые тяжелым, стыдным, но необходимым делом. Закончив же его, или расходились, или начинали какой-нибудь нарочито обыденный, пустячный разговор.

Заглянув как-то после работы в универмаг и купив там электрических лампочек, Ляпин, против обыкновения, не поспешил выйти на улицу. Сознание, что у него есть теперь «свободные» деньги, удержало его.