Сергей Поляков - Золотинка

— Кореш, хреновину порешь! — вмешался в разговор нервный, дерганый Сявый, — не встревай в наши дела, так и «отбивные по ребрам» схлопотать можешь.

— Тебя по-людски упрашивают, — добавил степенный Копыто.

— Не угрожайте, меня на понт, на Одессу не взять. Были повыше и пошире вас, — с иронией отрезал паренек.

— Ох, какой ты говорливый, пососал бы хрен сопливый! — отпустил шуточку из-за спины братьев балагур Генька.

— Прикрой клозет, окурок, дерьмом завоняло! — стеганул жигана предостерегающим взглядом студент.

Благоразумный старший брат не желал совершить вторую ходку в места не столь отдаленные раньше времени.

«Лучше втихаря подлянку самбисту подстроить или подставить его, подвести под монастырь», — рассуждал Копыто.

Нервный, раздражительный Сявый не желал дипломатических объяснений и пошел вразнос, брань фонтаном брызнула из него:

— Сучий потрох, воспитатель хренов, комсомолец задрипанный, ты перед мусорами выслуживаешься, стучишь на нас, посадить за решетку хочешь!

— Вы без меня туда тропку проложили, — ответил Виктор.

— Ты размер моей обуви забыл! Ты у меня срать будешь, где попало, интеллигент вонючий, сука туберкулезная!

— Сука не наука, я ее не изучал! — парировал студент.

— Вовка, Генька, держите меня, я за жизнь фраера не ручаюсь!

Урка вытащил руку с налепленным кастетом и ринулся к пареньку. Тот слегка пригнулся и отклонился. Бандитское оружие пролетело над головой. Самбист перехватил руку, и, используя инерцию, произвел бросок. Противник шлепнулся о дорогу спиной и судорожно засучил ногами.

На помощь вожаку кинулся Генька. Хорошей оплеухи и пинка под задницу хватило, чтобы он отскочил, подвывая и размазывая по физиономии злые, бессильные слезы. Виктор нагнулся над Сявым, схватил руку с кастетом и сжал в сгибе запястье.

— А-а-а-а! — дико заверещал урка.

Копыто в драку не вмешивался. Глядя, на корчившегося в пыли младшего брата, он попросил студента:

— Я подберу брата.

Проходя мимо Виктора, Копыто стремительно повернулся и нанес удар отверткой в живот. Самбист знал о блатных пакостях и был начеку. Он сумел поймать оружие, сделал «проводку» и пнул носком ботинка в локоть блатаря. Тот по-звериному завопил и рухнул на дорогу. Генька, отбежавший в сторону, наблюдал за низвержением уголовных кумиров.

— Подними тело, — посоветовал ему студент и пошел вверх.

— Мы еще встретимся на узенькой, дорожке, — плаксиво выкрикнул жиган и принялся обихаживать Сявого и Копыто.

…Отец вернулся со службы позже обычного.

— В управление ездил, — пояснил он жене и подозвал сына.

— Выдали путевку в пионерский лагерь имени Зои Космодемьянской. Третья смена с первого августа. — Он потрепал сына по вихрастой голове, — пообтешешься, не все тебе с поселковой шантрапой колобродить, с хулиганами якшаться.

— Пионерлагерь пойдет тебе на пользу, — подтвердила мама.

Сережка и Мишка Погодин сидели за столом во дворе, пили молоко и разговаривали. Мишка рассказал о проделке с тросом.

— Я с кодлой больше знаться не желаю, — подвел черту под своими раздумьями пацан, — машины, парники, подлянка с тросом.

— Я в колонию для малолеток не собираюсь и тебе не советую.

Во двор, кланяясь и крестясь, вошла «За власть Советов».

Отец поднялся от пруда, где кормил гусей, и поздоровался с ней.

Они поговорили несколько минут, и хозяин дома ушел в сени.

Бабка пристально посмотрела на мальчишек и медленно приблизилась к столу. Ее диковатый взгляд задержался на банке с молоком. «За власть Советов» внезапно выпалила скороговоркой:

— Не пейте молоко, сынки! Все беды от молока идут!

Она повернулась и спешно покинула двор. На крыльце стоял отец с плотницким ящиком в руке.

— Полоумная бабуся совсем с катушек сошла, мелет чушь, — обратился к нему недоумевающий Сережка.

— Она, сынок, и Богом и людьми обижена, — отозвался отец, — во время войны крестьяне сильно голодали. Власти руководствовались лозунгом «Все для фронта, все для победы» и изымали все выращенное и выкормленное в колхозе. Бабка трудилась дояркой. Муж погиб, остался хилый, болезненный сын. Зимой он простыл, и она принесла с фермы ночью крынку молока. Он состоял в комсомоле, и утром отнес молоко секретарю сельсовета. Женщина получила по бытовой статье восемь лет.

— Он мог не пить молоко и вылить на помойку, зачем доносить на мать и сажать в тюрьму, — спросил изумленный мальчик.

— Так воспитывали тогда и детей и взрослых, — вздохнул отец, — ночью какая-то стерва швырнула корягу в окно бабки. От удара вылетели стекла и оконный переплет. Пойду починю.