Встречаю знакомого музыканта, композитора. Спрашивает, как смотрится похоронная музыка в жанре тяжелого рока? Ничего себе, вопросик! Если покойник еще при жизни догадывался, что у него такой рок, то да. Искусство принадлежит народу, поэтому и требует жертв. А народу оно до фонаря. Подавай боевые искусства, ремесла и науки. Стриптиз — как высшая форма театрального спектакля. И китайскую кухню, размером с китайский квартал.
Мало кто задумывается над фактами, которые подкидывает история, а ты их лови: 3–4 июля 1917 года путч, балерина Кшесинская. 18–21 августа 1991 года путч. «Лебединое озеро». Теперь дефолт, 18 августа 1989 года — сплошной кордебалет и Лебедь: «Упал — отжался». (Тогда еще не было птичьего гриппа).
Огромный камень, величиной с лошадь, я нашел прямо во дворе своего магаданского дома в центре города, между стихийной автостоянкой и санкционированными мусорными контейнерами. Собрал мебель, выброшенную на помойку: ну там стулья, столы, диваны. Отслужившие лет по двадцать, они идеально высохли и гореть будут, как порох. Возможно, наличие клопов в обивке придаст особую горючесть, а пламени коньячный аромат. Я стаскал все, что можно, из квартиры: газеты последних лет, будто бы собирался перечитывать, чтобы установить причину массового безумства, политические книги и стулья, сломанные еще во время приезда Ельцина в Магадан, по случаю того, что Ельцин — великий человек, не меньше Александра Македонского.
А город-то другой стал за несколько лет. И сам я пожух! Как-то не замечалось раньше, а после возвращения из северной столицы будто трезвеешь. Сколько бы ни было в городе лауреатов и заслуженных артистов, академиков, а зачет по бичам. Раньше-то кем они были — избыточная рабочая сила, сезонники, окружающие относились к милым бродягам-романтикам благодушно. Помню, один наш собрат от алиментов бегал, жил на десять рублей в месяц, сухари на батарее сушил. Потом в подполье ушел. Как партизан, в леса.
Летом альтернативные жители вкалывали в геологических партиях, нанимались на сенокос, в рыболовецкие бригады. Зимой, конечно, пурговали, но стеклотара их выручала: сдашь мешок бутылок и бери выпивку на целую компанию. Теперь бичи другие, всесезонные. Безысходные. Пожизненные. До упора бичуют, пока не найдут в колодце теплотрассы или в подвале их измученные альтернативным алкоголем зашлакованные тела. Хотели городские власти ночлежку открыть в бывшем детском садике, так кто-то пожар в здании устроил: не хотим, чтобы здесь эта вшивота ошивалась, в такой концентрации, ведь у нас дети, за них боязно… Да, многовато теперь среди вольных алкопойцев криминалитета.
Тот самый бывший энкавэдэшник с Уптара всякий раз сетует: «Раньше среди заключенных можно было найти классных специалистов — и на станках работать, и так, рационализаторов — весь город из нашей промзоны стройдетали брал, а из теперешних бандитов никаких рабочих бригад не сформируешь. Они имеют узкую злодейскую специализацию: убийство, разбой, воровство. Какая там мебель, какие стеновые блоки, которыми еще недавно славилась лагерная Колыма. Прощай, дармовая рабсила».
Больно уж невеселые мысли одолевают. И пива под рукой нет четверочного. И вина рябинового с женщиной-рябиновкой.
Это у меня ломка. Со Стасом наобщался, нарадоваться не мог, а после эйфории всегда депрессия давит, как этот многотонный камень. Как сожаление и раскаяние: слишком беспечно мы со Стасом жили при социализме, на черный день ничего не припасли, думали, будут одни лишь белые ночи с брызгами шампанского.
Если у тебя есть вешалка, ты можешь начать создавать театр. Или у тебя жена как вешалка, тощая. Дай ей роль со словами: «Одеваться подано». Или она других габаритов, зато сказки сказывает, как Шахерезада?
Театр одного актера с тысячью лиц начинается с вешалки для одного зрителя. Я зритель и артист — с погорелого театра. Вешалку я тоже бросаю в огонь.
За чистым бездымным огнем следит дворник, деклассированный лентяй, а поодаль бригада психиатрической помощи. Возможно, они меня принимают за бича, вышедшего из подполья. Урод, одним словом, что с меня взять?
Сейчас я разогрею камень, раскалю докрасна, резко полью водой, он треснет, и я раздам обломки на сувениры.
В Магадане, как в Греции, все есть. Число художников, профессиональных писателей и поэтов на тысячу населения превышает общероссийский показатель, а те, кто пишет «для себя» (а то и «под себя»), не поддаются учету. Очень много амбициозных журналистов, редакторов. Поэтому столько в городе телевизионных каналов и газет, некоторые из них закрылись сразу же после выхода первого номера, но дали жизнь новым.
Читать дальше