Владимир Данилушкин: Дача ложных показаний

Первого сентября даже в Магадане осень еще только в намеке. Женщина продает на крыльце магазина «Полярный» рябину. У нее голубые глаза, с синими кристалликами. Она тихо напевает про себя что-то, а мне чудится свое:

Ягоды еще не тронуты морозом, у них не кровавый, а оранжевый вид. И сама женщина тоже еще не ударенная холодом, волосы рябинового цвета. Кажется, выкрашены хной. Скорее, это естественный цвет. Я не видел таких раньше и замираю на мгновенье, чтобы не вспугнуть ее, словно яркую бабочку в последний день бабьего лета. Рука тянется к мольберту и кисти, которых меня отродясь не бывало. Я ее мысленно фотографирую. Вылетает птичка, поклевать ее рябиновых ягод.

А что я в жизни видал? В колхозе не работал, в тюрьме не сидел. В армии не служил. Разве что лежал в больницах, да немного поработал на заводе — так, в рамках производственного обучения, будто прививка от тифа ослабленными бациллами. Профилактика для преодоления последующих житейских трудностей.

Вообще-то, в магаданской тайге рябина двух видов растет. Та, что на деревьях, — лакомство для птиц. А вот кустарник-рябина есть, ягоды крупные и не такие горькие, годятся на варенье. И на вино. Терпение надобно иметь, чтобы получилось не темное пойло, а такой ароматный, в меру пьянящий напиток, говорящий о хозяйке без слов, какая она сильная и отважная женщина, как умеет тайно томиться и вздыхать, как ей снится юность, прогулка с милым, березки над обрывом. Как кружится голова от березового аромата и от предвкушения поцелуя.

Я бы очень хотел, когда наступит мороз и созреет рябиновое вино, выпить с рыжей по стакану, и чтобы по жилам пробежала энергия, в руки и ноги ударила, потеплели ступни, и румянец, кровь с молоком, залил ей щеки…

Жена купила шторы на китайском рынке. Их вид — как откровение. Они новые, не были в употреблении, но их уже можно начитать штопать.

Нежное прикосновение глаз к ажуру абажура. Тоже обновка.

Но уже в следующую секунду настигает оскомина жизни. Противная холодная волна, полная окурков, опилок, рисовой шелухи и голубиного помета. И лишь сообщение по телевидению производит нужную встряску. Некто бросил в толпу гранату. Погибло 24 человека. Я его понимаю, хотя и ни капельки не оправдываю. А голуби у нас настолько доверчивы, что несколько птиц я видел припечатанными к асфальту — как цыплята табака.

Я все еще не очухаюсь ото сна. Естественно, он на производственную тему — такой уж я везучий. Мой начальник велел сочинить подпись к снимку, сделанному Юрцуняком, и я принялся за это занятие, но ответсек все увеличивал и увеличивал размер подписухи, довел до ста строк. А у меня ничего нет, кроме фамилии доярки, никаких данных. И я сижу, растерянный, и кровь капнула из носу от напряжения. Главный мой порок с самого детства — неумение врать, казалось бы, благо, но есть и оборотная сторона — отсутствие фантазии, нетерпимое в журналисте. А в условиях демократии жизнь превращается в кошмар.

Бывают, конечно, сны и получше, даже у меня, хотя хороших не бывает никогда. Но что толку просыпаться после красивого дурмана старым и больным в осеннем дождливом Магадане, в промозглой квартире?

Возвращение человека из Америки так шокирует, что человек может покончить с собой, — заявил как-то мой коллега, журналист Жека, не раз бывавший на Аляске. Он придумал написать серию репортажей из американских тюрем. Я ему присоветовал посидеть в Уптаре, для оптимизма.

Возвращение из Питера, лучшего города планеты, в Магадан в год дефолта бросает меня из грусти в тоску и обратно: тут — батут, там — тамтам. Я брожу по улицам, лихорадочно цепляюсь взглядом, выискиваю ростки нового, как учили на журфаке. Вот продолжается строительство сквера на месте снесенных бараков, и городские начальники радуются: приезжали в город французские кинематографисты, удивились, что, несмотря на финансовый обвал, стройка не останавливается, и к будущему году, в юбилей города, забьет фонтан. Похоже, что здесь магаданский вариант американской мечты.

Заммэра, не тот, что вице-мэр, а контрмэр, производит замеры, арену сдал на хрен в аренду одному хмырю. В смысле танцплощадку — там теперь крытая автостоянка, надежная, как банковский сейф. Тому самому бывшему миллиардеру, который жену кавказскую крестил, а она его перекрестила вдоль и поперек. Как-нибудь расскажу при случае. Новая метла по-новому метет, сорит деньгами. Он открыл предприятие имени адвоката Таразини, за что имел недовольство от начальника налоговой полиции. Мол, что это вы насмехаетесь над государственными органами. Похоже, органы ему припомнили такую вольность и сделали пересадку.