Надежда Нелидова - 12 часиков [сборник]

– Гепатит С, – прошептала Люда.

Женщина смотрела в потолок круглыми белыми глазами-пуговицами. Через равные промежутки времени стонала на одной ноте. Будто баюкала сама себя, но жуткое было это баюканье.

Вошла старшая медсестра, хмурясь, пощупала пульс. Поправила капельницу.

– Это чтобы она быстрее уснула? Чтобы не мучилась? – прошелестела Аня из угла.

Старшая уничтожающе взглянула на глупую Аню:

– Она и так уже ничего не чувствует. Мы просто поддерживаем сердечную деятельность.

– Зачем?!!

– Затем, что не знаю как нынче у молодых, – неопределённый, неодобрительный кивок в сторону ординаторской. – А мы давали клятву до последнего дыхания бороться за жизнь пациента! И (язвительно) у нас что, уже все дела переделаны? Развлечение себе устроили. Бесплатный цирк.

Последние слова прозвучали точь-в-точь как те, что Люда как-то кричала в адрес «жеребцов» из мужской палаты, потешающейся над Аней. Они с Аней переглянулись, фыркнули и, толкаясь и путаясь в складках простыни, рванули на свет. Легкомысленная Жизнь, стуча каблучками (Люда) и хлопая тапочками (Аня), бежала прочь. А Смерть, вытянувшись на коечке, с величайшим напряжением, терпением и мудростью смотрела в потолок: «Бегите, бегите, дурочки. Далеко ли убежите?».

По дороге чуть не сшибли у окна ничейную старушку. Аня давно приметила: та вместе со стулом и книжкой, как подсолнушек, как часовая стрелка, перемещалась в течение дня вслед за солнцем. Ане, угорело бегающей туда-сюда, старушка мешала. И она вежливо спрашивала: «Вера Сергеевна, вас тут не заденут?» или: «Вера Сергеевна, вас здесь не просквозит?»

Старушка отрывала от книги голову, стриженную как у мальчика. Короткие мягкие волосики отливали то голубым, то розовым оттенком. Похожа на состарившуюся Мальвину после тифа. Вскидывала добрые блёклые глазки. С наслаждением жмурилась в ослепительно бьющем из окна снопе золотого света.

– Деточка, так не хочется, чтобы пропал хотя бы один солнечный лучик. Я за солнышком охочусь. Караулю.

Иногда они с Людой, распаренные от беготни, садились рядом со старушкой, вытягивая усталые ноги. Люда громко жаловалась и кляла свою работу. Голубая, розовая старушка дрожащим прозрачным пальцем, с просвечивающей скрюченной косточкой, закладывала страницу. Мечтательно говорила:

– Ах, деточки! Когда-нибудь вы будете вспоминать это время как самое лучезарное в своей жизни. Передвигаться самим на молодых сильных, быстрых ногах… Ах, это такое счастье!

– Ну да… Счастье упахиваться за восемь тыщ, – ворчала под нос Люда.

Когда Аня впервые увидела старушку – подумала, что та беременна. Громадный живот едва не касался пола. Старушка едва ходила, откинувшись для равновесия, придерживая его рукой.

– Запущенная киста, – объяснила Люда. – Наша бабуля отказалась от операции, а сейчас уж поздно. Ей девяносто пять. Но какая выправка! Ты видела, как она ест?

Аня за обедом присмотрелась. Все, как один, утыкались носами в тарелки, низко кланялись при каждом хлебке, по-гусиному ныряя шеями. Вера Сергеевна сидела прямо. Она не роняла своё достоинство, тянясь к тарелке. Ложка бесшумно зачёрпывала суп и, не теряя ни капли, сама высоко подымалась к сухим втянутым губам. Ни на миллиметр голова не соизволила опуститься, поклониться навстречу ложке.

Это было так красиво и необычно на фоне тычущихся в тарелки голов, хлюпающих, с шумом втягивающих жидкость губ… Аня стала подражать, пустой больничный перловый суп ела как королева.

– А уж следит за собой! – шумно восторгалась Люда. – С такой хворью, да и возраст…

Это Люда давала ей: то пакетик с синькой, то щепотку марганцовки. Вера Сергеевна споласкивала свой седой ёжик – вот откуда этот лёгкий голубой или розовый оттенок.

Всегда в чистеньком халате в кружевцах, больше похожем на пеньюар. На шее воздушный лоскуток. И никогда от неё не пахло старушечьим, затхлым. Дождавшись, когда в палатах погасят свет, старушка тихонько шаркала в женский санузел. В руках несла красный пластмассовый тазик, полотенчико и стопку чистого бельеца.

Ванна, по Людиному пышному выражению, стояла для «блезиру». Эмаль давно покрылась трещинами и ржавыми потёками. В ванне женщины подмывались, туда плевали, чистя зубы. Если уборная была занята, самые нетерпеливые справляли малую нужду. Курящие исподтишка стряхивали пепел и окурки, туда же выбрасывались тампоны, бумажки, мусор.

Если не успевали убраться санитарки, старушка вынимала мусор, кряхтя, тщательно мыла ванну. С удивительным проворством залезала внутрь по приставному деревянному ящику. Усаживалась, макала в ведро с горячей водой губку, выжимала на себя. Долго не спеша, с наслаждением обмывалась: каждую частичку старого тела, каждую дряблую складочку.