Вадим Месяц - Искушение архангела Гройса

– Пан Блажек, на моих глазах воскресает не литвинская шляхта, а жулики… пьяницы… бабники… Они совсем не праведники. Ощущение гармонии и справедливости давно оставило меня.

– Не нам судить о них, Сережа. Для Господа они могли оказаться сущими ангелами. Настоящее христианство призвано воскрешать, возвращать братство. Ваш Федоров говорил, что религия – это культ предков, совокупная молитва живых обо всех умерших. В настоящее время религия умерла, потому что при храмах не осталось кладбищ. Я согласен с ним. Литургия и Пасха имеют смысл только на кладбище!

Я вспомнил, как много кладбищ мне пришлось посетить за последнее время. Ночная работа на них входила у меня в привычку.

– Пан Блажек, и все-таки, если Сатана властвует над смертью, может ли он взять на себя и оживление людей? Меня почему-то волнует этот вопрос больше прочих. Ведь можно воскресить людей не только для доброго дела, но и для злого…

– Я рад, что вы такой набожный человек, – сказал ксендз. – Но, на мой взгляд, это невозможно. Воскрешение людей находится в Божьей воле.

– Но ведь существуют колдуны… язычники… Григорий Грабовой…

Наш разговор был прерван раскатистыми звуками заводящегося мотора где-то совсем неподалеку. Кто-то пытался врубить то ли косилку, то ли моторную лодку. Мы с ксендзом переглянулись, поболтали еще немного, пока все же не осознавая, что на церковном дворе происходит что-то неладное. Пан Блажек сорвался с места и выбежал наружу. Я последовал за ним, почему-то надеясь увидеть что-то, связанное с нашей беседой.

Однако нашему взору предстала шокирующая, по крайней мере для клирика, картина. Девица лет двадцати пяти, роскошная блондинка, обнажив свои великолепные формы по пояс, заканчивала спиливать один из крестов, подаренных когда-то костелу Святой Троицы литовцами. В защитных очках, ярко-голубых джинсах, она была прекрасна. Татуировка на плече изображала Иосифа Сталина в профиль. Возможно, он был вдохновителем ее безумного предприятия. Парень с видеокамерой стоял поодаль. Съемка уже подходила к концу. Когда мы с паном Блажеком показались у ворот храма, дело близилось к завершению. Крест накренился и завалился набок в пышные заросли хвойных туй и кипарисов, посаженных в изобилии вокруг костела. Девка хохотнула, поймала лифчик, брошенный ей на бегу оператором, и рванула к задним воротам с бензопилой наперевес. Оператор мчался за ней испуганными прыжками. Блажек успел кинуть в него обломком кирпича, подобранным на земле, но цели не поразил. Мы побежали вслед за кощунниками, но те скрылись в пышных зарослях борщевика, заполнивших пространство за церковной оградой. Шум заводящегося мотора и быстрый промельк «Лады Калины» по грунтовке за костелом лишь подтвердили, что дальнейшее преследование правонарушителей бессмысленно.

БОЧКА

Ветки за окном качнутся, по коридору вагона пройдет февральский сквозняк, громкоговоритель запнется в названии станции и растерянно замолчит. Ты выйдешь в незнакомом городе, не задумываясь, торопясь успеть, пока поезд не тронулся. Дом, виднеющийся за зданием вокзала, удивительно похож на тот, в котором ты жил в детстве. В похожих домах живут похожие люди. Тех, с которыми ты жил, все равно нет в живых. На станции стоит колонка, окрашенная масляной краской в темно-синий цвет. Я подхожу к ней, решив сполоснуть сапоги. Они чистые, но мне приспичило вымыть лицо, руки и обувь перед вхождением в город. Я протираю их мокрой черной банданой, которую таскаю с собой последние лет десять. На полочке, приколоченной к столбу, лежит плоский обмылок, похожий на кругляши, которые пускают по воде. Я старательно намыливаю руки, словно только что совершил преступление.

За этим занятием я и перехватил его взгляд. Мужчина лет сорока стоял у выхода из вокзала на лестнице, ведущей к перронам. Под бледным освещением единственного на станции фонаря он выглядел как призрак.

Заметив меня, он спустился на ступеньку, продолжая недобро смотреть в мою сторону. Руки он держал в карманах мятого плаща. Одет как бродяга: бесформенные коричневые брюки в жирных пятнах, ботинки со следами засохшей грязи, нелепая лыжная шапочка на голове. Он больше не выпускал меня из виду и медленно продвигался маленькими, незаметными перебежками. Если я отворачивался, то обнаруживал, что мужик стал ближе. Я видел, что его проекция становится все больше и больше. Когда он оказался около колонки, и посмотрел на меня в упор, мне стало не по себе.