Однако говорить не стал. Матерясь, вышел из помещения на природу, подошел к шлагбауму.
– Выпусти оба «КамАЗа».
– Как так?
– У меня есть все документы.
Мы жили в хате на церковном дворе. Вечером пошли набрать воды, чтоб сварить макароны. Через полчаса опять пошли к колодцу за водой для чая. Когда поднимали ведро, оно показалось подозрительно легким. Достали: ведро был полно пуха. Будто кто-то подушку выпотрошил. Сухой пестрый пух. Ни капли воды в колодце. Даже часа не прошло – и вода исчезла.
Через неделю – опять происшествие. Вернулись из Минска. На этот раз пухом был засыпан весь дом: будто распороли перину или несколько подушек. Причем наши подушки остались целы. Окна заколочены крест-накрест досками, забиты нашими ватниками и прочим хламом. Одеяла прибиты к полу поверх кроватей. Потолок почему-то закопчен, пахнет гарью, хотя следов костра нет. На стене углем нарисованы какие-то круги.
Нас все в округе знали. Приносили жратву, самогон. С населением мы дружили.
Тут-то и приехал в Борки новый служка. Отца Геннадия к тому времени повязали окончательно. Служка приехал один, на автобусе. Зашел к Желудю за ключами – мы только успели оборвать доски с окон, застелили койки, вымели пух. Отдали ему ключи. К тому времени строительство было почти закончено. Попик ушел, возвращается через пятнадцать минут, бросает ключи на кровать. Глаза выпучены, губы трясутся:
– Моей ноги здесь больше не будет!
И бегом на автобус. Мы поначалу не обратили на него внимания – мало ли странных людей. От этого пуха сами не могли прийти в себя. Ближе к ночи пошли в храм, за инструментом. Как входишь, сразу чувствуется: что-то не то. Какой-то свист непрерывный, наподобие ультразвука. Там архитектура довольно странная была – двойные стены. Если запалить пару топок, можно быстро протопить весь храм. И потом мы внутри поставили часовенку, чтоб молиться зимой. Приход все равно маленький. Зимний храм шестнадцать на двадцать четыре метра. В этой часовенке весь инструмент и оставался. Только вошли, голову подняли. А там такой белый парапет под куполом – и на нем как черная бахрома. Крысиные хвостики. Шевелятся, свисают. Высоко – метров пятнадцать. Я до этого так много крыс видел только в порту Сухуми году в восьмидесятом. Отошел за будку помочиться, а там кусты шевелятся, железные урны катаются по земле. И везде крысы… крысы… крысы… Ужас. И здесь тоже: глаза блестят, светятся. У алтаря вообще одна на другой. В несколько слоев.
Мы все бросили: рубанки, дрели, плахи хорошие, доски. Уже вечером были в городе. А там на Орловской отец Филарет пьяный перевернулся на «мерсе».
Выскочил из машины, разбрасывает деньги:
– Вы этого не видели, вы этого не видели…
Церковь не старая, 1901 года постройки. Ее один купец возводил, хотел отмолить грехи дочери. Причем сначала поставил кирпичный завод, потом построил храм, а завод разрушил. Чтоб больше таких кирпичей не было. На каждом кирпиче клеймо «Розенберг», хоть сейчас в коллекцию.
В тридцатые годы крест с колокольни сбросили, он упал в траву. Полынь метра по два вымахала, а там, где лежал крест, – проплешина. Когда с колокольни смотришь – видно, какой был этот крест.
МЕСТЬ
Ленка болела неизлечимо и мучительно. Куцкевич постоянно ходил пьяный и, зайдя в спальню, спрашивал: «Когда ж ты сдохнешь, Ленк?» Она уже не могла ответить. Теперь она померла. Около ее дома на Щорса выстроились автомобили, стоял грузовик, украшенный елками и траурными венками. У входа печалились женщины и молчаливо курили мужчины. Мы прошли сквозь знакомые сени. Священник завершил свою речь призывом оказать помощь семье Куцкевич: «Будем и мы добры к тем, для кого тяжела эта утрата».
Когда люди пошли к выходу, я столкнулся с Ленкой нос к носу и машинально поздоровался, лишь после сообразив, что это ее сестра. Ленка будто не уходила совсем, в поселке оставалась точная ее копия. Вскоре гроб, маленький и легкий, вынесли через окно, и Ленка на мгновение взлетела над землей.
На следующий день мы собирались на охоту. Я взял с собой сына. Поначалу поехали на старое место в Лукьяновичах. Мы с Гриней залезли на вышку, Сашка пошел высыпать прикорм. Вскоре забрался к нам. Сынок попробовал подержать карабин, но тут же вернул, разочарованно прошептав: «Тяжелый». Кабан появился скоро. Приблизился к куче отрубей и тут же стремительно отбежал в сторону, прячась за кустами.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу