Вадим Месяц - Искушение архангела Гройса

Летом я часто просыпался из-за запаха табачного дыма, доносившегося с нижнего этажа. Кто-то из соседей курил сигареты «Минск» – я знал этот запах, потому что Воропаев курил такие же сигареты. Дыма видно не было: просто в определенное время в нашей спальне появлялся запах табака. Долгое время мне не приходило в голову идентифицировать курильщика. Наверняка это был кто-то из моих знакомых. Однако люди, встреченные на лестничной площадке и во дворе, казались одними, а скрывшиеся в своих квартирах – другими. Образы не совмещались. Я не бывал ни у кого в гостях в нашем подъезде, кроме Шаблык. Не любил ходить в гости.

Я мог бы устроить скандал. Попросить человека курить в другом месте. Но меня устраивало текущее положение вещей. Возвращаясь вечером домой, я часто натыкался на сладкую компанию неряшливых забулдыг, сидевших на лавочке у подъезда. Маленький худосочный Петя с несообразно большой головой говорил мне когда-то, что он герой венгерских событий и к тому же известный конькобежец. Длинный Саша с пшеничными усами походил на героя немецкого порнофильма. В редкие минуты трезвости глаза его становились удивительно застенчивыми – тогда он приглашал меня на рыбалку.

– Поедем на Мядельское, – говорил он. – Я возьму у друга лодку. Ему только надо бутылку поставить. Поставишь?

Я соглашался, но Саша вновь погружался на дно жизни до следующего момента раскаяния и желания искупить вину свежей рыбой. Один раз он заходил к нам. Я попросил мужиков помочь перенести вещи – и они за символическую плату азартно взялись за дело. Саша втащил по лестнице чемодан жены, занес его в прихожую.

– Во. А что это наша Лерка у вас делает? – сказал он, указывая на котенка, найденного детьми во дворе пару недель назад.

Котенка пришлось отдать, а с Сашей после этого случая мы стали заговорщически перемигиваться.

Рыбалка, кошки, воспоминания о защите социализма в Венгрии и Чехословакии, конькобежный спорт и непрестанный алкоголизм были основными увлечениями нашего двора. Общение не могло выйти за круг этих тем. К компании присоединялись несколько мужчин абсолютно незапоминающегося вида и, конечно, чокнутый Матюшонок. Несмотря на возникшую вражду, мы продолжали здороваться. Как-то он предложил купить у него партию копченого угря. Я вежливо отказался, удивившись, что старик вошел в «большой бизнес». К тому же у Матюшонка начались яростные разборки с невесткой, уставшей от пьянства свекра и даже обратившейся по этому поводу в суд. Суд она выиграла, хотя не знаю, в чем это выражалось.

– Старый пидорас! – кричала она теперь. – Опять в подвал залез! Я тебя там закрою!

Матюшонок со товарищи часто пил в подвале. Мужики играли в разведчиков, индейцев, казаков-разбойников. Так жить интереснее. Они выручали друг друга из милиции, укрывали на конспиративных квартирах от взбешенных жен, помогали в случае тяжелого похмелья. В этом было что-то до боли советское, нечто из кинофильма «Афоня» или «Любовь и голуби». Я вспоминал своего дедушку, который, приехав из дальневосточной деревушки, устроился выдавать инвентарь на лыжной базе и после работы традиционно принимал на грудь. Бабка, приехавшая к нам годом раньше, выслеживала его, грозила гильотиной и письмом товарищу Брежневу, но дед не унимался. В те годы мы поклялись с ним, что будем друг за друга «восставать», то есть помогать и поддерживать. Клятва наша осталась нерушимой. Когда он умер, я чувствовал, что из жизни ушел убежденный борец со здравым смыслом и женским полом.

Я слушаю, как хлопает выбивалка по старому ковру (его, наверное, повесили на турник во дворе), ржание испуганной лошади (сюда часто приезжает мужик на телеге и привязывает свою кобылу на детской площадке), улыбаюсь щебету детей и птиц. Вчера кто-то хотел меня убить. Какая высокая честь. Лесные братья, партизанская нация. Тут ведь все партизаны, куда ни глянь. Литвины, семиголы, жмудь, аукштайты. И все мы против нового миропорядка. И я с ними.

Я закрываю глаза и вижу бескрайние поля моей новой родины, июльские желтые просторы в ожидании хлеборобов, заросли кукурузы по обочинам, которую так любят обрывать мои дети, туман, зависший во дворах селений, перетекающий на кладбища вместе с зелеными огоньками, пляшущими над могилами.

Я сидел на кухне и наслаждался арбузом, когда мне позвонил Федор Теляк, предприниматель. Услышав его голос, я похолодел – звонок мог пролить свет на историю с покушением. Я приготовился к шантажу и подвоху. Теляк же, к моему удивлению, принялся рассказывать о себе.