Вадим Месяц - Искушение архангела Гройса

Он молча указал на вытоптанные дорожки по периметру молельного дома. Следы вели к крыльцу. Мы подошли к зданию. Я прильнул к незашторенному окну в мимолетных росчерках мороза. Члены общины сидели вокруг просторного канцелярского стола, три пластиковых красных тазика стояли перед ними. Они ели лед. Не сосали сосульки, как делают это дети, а именно грызли его, не жалея зубов и поцарапанных необычной пищей губ.

Грузный мужчина с красно-фиолетовым лицом восседал во главе собрания с самой большой сосулькой. Он что-то говорил, жестикулируя ледышкой, как дирижерской палочкой. После окончания очередного тезиса ожесточенно откусывал от сосульки большой кусок и старательно его жевал. Прихожане делали то же самое и, видимо, обдумывали услышанное. Связь с Библией как книгой жизни со стороны не прослеживалась, но в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

– Что там? – нетерпеливо засопел Гришка.

Я приподнял его и поставил на подоконник. Опасность быть замеченными существовала, но люди слишком увлеклись трапезой, чтобы озираться по сторонам. Гришка с негодованием уставился на конкурентов. Начал передразнивать жующих, по-вампирски причмокивать.

– А Теляк-то, Теляк! Какой наглый.

– Теляк? – переспросил я, услышав знакомое имя. – Кто это?

– В Кобыльнике у костела, помнишь? Дом с вмурованными мотоциклами? Со сторожевой вышкой. Помнишь?

Да, это был Теляк, собственной персоной. Вдруг Федор Николаевич оторвался от проповеди и поднял на нас глаза. Его красная физиономия приобрела абсолютно свекольный оттенок. Он попытался встать, указывая пальцем на шпиона, но, видимо, сердце не выдержало. Он схватился за левый бок, выронил сосульку на дощатый пол, и она разбилась на мелкие осколки. Сектанты бросились помогать ему, какая-то баба в черном платке подбежала к окну, но мы с Гришкой в этот миг, хохоча, уже бежали по детской площадке в сторону подъезда. Книга жизни! Вот ты какова!

БОРКИ

Голубиный помет на церковных куполах со временем теряет запах, превращаясь в нечто, похожее на известку. Наляпанный бесформенными глыбами на медных ромбах и фальцах, этот материал нужно хотя бы раз в сто лет убирать. Это сложно и даже рискованно. Проще обнести храм лесами снизу доверху и потом уже скрести, чувствуя опору под ногами. Желательно в респираторе. Взвесь векового помета сжигает бронхи и легкие.

Отец Геннадий пригласил для работы ребятишек из соседних деревень: вполне им по силам. Вскоре был привлечен к уголовной ответственности за педофилию. При обыске у него обнаружили валюту в количестве шестисот египетских «долларов», а также две видеокассеты из далекой Аргентины с записью тамошних православных обрядов. Сам отец Геннадий за границею не бывал, записи были подарком от дона Педро, но в нагрузку к обвинению в педофилии пришили и политическую статью.

Люди его любили, арест восприняли с недовольным ропотом. Саша Желудь тоже расстроился. Несколько дней назад они с отцом Геннадием выпили у того в гостях цельный погреб узбекистанского кагора.

– Пост только начался, – ворчал отец. – Креста на тебе нет. – Потом прошел в комнату, снял с себя рясу, крест, вынул из шкафа мятую клетчатую рубашку с уже засученными рукавами. – Наливай, подлец!

Они еще не протрезвели, когда на церемонию открытия приехал Филарет (тоже навеселе), на скорую руку освятил храм и подарил всей бригаде по трехтомнику изданной в Норвегии Библии на русском языке. Каждый том по полторы тысячи страниц. Ценный подарок. Заслуженное поощрение. Храм Николы Угодника в Борках наша бригада реставрировала все лето.

О том, что отца Геннадия замели, мы еще не знали, когда в Старых Дорогах ОБХСС остановил два наших «КамАЗа». Обмерили все, составили протокол. Двенадцать кубов древесины. Как раз на стропила под второй купол. Бухгалтер заявил, что впервые нас видит. Начальник Девятов пообещал Желудю лет пять-шесть. Саша тут же нашелся:

– Я тоже имею факты, как вы пиздили у нас из столовой вместе с Матреной Сергеевной мясо. Целыми свиными тушами. Оба гоните самогон. И продаете его по завышенной цене. Могу обнародовать.

– Ты можешь не дойти до прокуратуры.

– Я, когда уезжал, составил бумагу, товарищ Девятов. Если завтра не буду в Слуцке, бумага пойдет в Минск. Там вами займется республиканская прокуратура.

Мент застыл:

– Это… Парень. Надо поговорить…