Алексей Камышинцев - Начало осени

Просить следует не у того, кто входит в магазин, а у того, кто из магазина выходит. При этом хорошо бы засечь: взял ли клиент вино или что другое и много ли в сдаче мелочи. Стрелять лучше у работяг, интеллигент, он и шум поднять может. И никогда не обращаться к бабам — голый номер!

Он занял позицию с одной стороны от дверей магазина, Харя пасся с другой, поглядывая сквозь витрину, кто чего берет. Из стекляшки вышел молодой парень в брезентухе.

— Земляк, погоди… — обратился к нему Колька вполголоса. — Извини, пожалуйста…

— Ну, чего тебе?

— Да вот, понимаешь, пятнадцати копеек на бутылку не хватает, выручи…

— Бывает… На, держи.

Есть почин! Колька увидел, как его друг остановил мужика в стеганке. Харя тоже знал правила стреляния мелочишки.

Однако время стояло мертвое: кто болел, те утром похмелились, до обеденного перерыва, когда в гастроном потянутся работяги с приборо-механического и дизельного заводов, еще далеко.

С час они потерлись у стекляшки, стреляя, не всегда успешно, у редких покупателей. Потом сошлись подбить бабки.

— У тебя сколько?

— Пятьдесят пять, а у тебя?

— Шестьдесят восемь. Еще чуток осталось…

Колька нырнул в магазин вслед за явно подвыпившим мужчиной, решил проследить, сколько тот возьмет сдачи, и разом добрать нужную сумму. Выпивший в меру мужик — самый щедрый человек. Он и на деньги не жадный, и угостить может, не раз случалось…

У прилавка, где отпускались молочные продукты, стояли несколько женщин. Одну из них, в легком сером плаще, Николай сразу узнал, словно и не было прошедших лет. Сердце замерло, пропуская удар, и забилось, нагоняя, быстрее. «Она, Татьяна! Почти не изменилась, посолиднела разве… Как же я не заметил, когда она сюда вошла? К матери, наверное, приехала… Сколько же мы не виделись? Лет восемь? Да, восемь с небольшим. А сердчишко-то дрогнуло…»

Он незаметно выскользнул из магазина, свернул за угол и стал ждать, когда уйдет Татьяна. Встречаться с ней ему никак не хотелось…

Они познакомились в двух шагах отсюда, в сквере. Сейчас деревья наполовину желтые, а тогда был май, яркая зелень листьев. Начало сессии… На посыпанных толченым кирпичом дорожках стояли свежеокрашенные скамьи с изогнутыми спинками и чугунными ножками. На одной сидела девушка с книгой в руках. Золотистые волосы, серые глаза… Николай опустился рядом, поинтересовался: «Что читаете?» Оказалось, учебник эпидемиологии. Разговорились. Он был малость на взводе, и язык его работал вовсю.

В ту пору вино еще шло ему в пользу: поднимало настроение, а главное — давало уверенность в себе. Этой уверенности Кольке всегда не хватало. Ни во дворе, среди таких же, как и он, мальчишек, ни в школе, ни дома как-то не умел он утвердиться, сделать нечто такое, отчего все обратили бы на него внимание, и занять в сложной детской иерархии место попрестижней.

Только потом, когда подходящий случай ускользал, он в своем воображении становился героем, силачом, великодушным победителем или мудрым наставником, чье мнение для всех закон.

Первый раз Колька выпил на дне рождения своей двоюродной сестры, ей исполнялось шестнадцать лет. Собравшиеся за столом сестрины сверстники и сверстницы ужасно задирали нос перед ним, четырнадцатилетним. После нескольких рюмок исчезла всегдашняя неловкость, он почувствовал, как мышцы его налились незнакомой силой, движения стали плавными и точными, а мысли легко облекались в слова. Он даже острил, и все смеялись. Вечеринка прошла отлично.

Правда, на другое утро его сильно рвало, на зеленую физиономию в зеркале было противно смотреть. Зарекался никогда больше в рот не брать вина. И не брал, долго. Но подошел Новогодний праздник, и так захотелось снова стать сильным и умным… Со временем неприятные ощущения как-то сами собой исчезли, но теперь, чем сильнее и умнее он был — или казался — в подпитии, тем более слабым и глупым чувствовал себя в трезвом состоянии…

Таня заканчивала медицинский институт, Николай — второй курс биологического. Каждый ревниво, несколько преувеличенно расхваливал своих профессоров, аудитории, даже внешний вид зданий, где они учились. В сквере просидели дотемна, потом он проводил Таню до подъезда. Долго ходил возле дома, смотрел, как гаснут одно за другим матово-желтые окна квартир.

Николай был старше ее, но по учебе отстал — поздно призвали в армию. До этого он успел кое-что в жизни повидать. Он рассказывал Тане о северных лесоразработках, о лихих парнях, приезжающих туда со всего Союза — кто за романтикой, кто за длинным рублем, а кто и за тем и за другим, как и он сам. О белых ночах Архангельска, о кораблях, швартующихся к лесобиржам, о голубом огне питьевого спирта, о деревянных тротуарах и о до смерти надоевшей треске.