Владимир Лорченков - Ночь в Кербе

Я сидел, зажав руки между колен, и глазам своим не верил.

А она под аплодисменты собрала листы, которые ветер то вырывал у нее из рук, то вручал обратно… словно играл, и села рядом со мной. Повернула лицо. Улыбнулась. Приподняла брови — итак…

— C’était génial [37] Это было гениально ( фр. ). , — сказал я.

— C’est à dire pas mal [38] То есть недурно ( фр. ). , — уточнила она.

Я улыбнулся. Она помнила мои шутки. Мои глаза наполнились слезами. Господи. Она помнила, о чем я говорил вчера! Колокол на церкви зазвонил. Мы терпеливо подождали, пока он умолкнет и начнет чтения следующий артист, тот самый, в небрежном костюме и с гривой…

— И все-таки, Владимир, — произнесла она, и даже кокетливо. — Comment tout s’est passé? [39] Как все прошло? ( фр. ) — спросила она.

…Comment tout s’est passé… любовь моя, ты читала лучше всех, хотя тебе казалось, что ты читаешь хуже, и поэтому стеснялась. Другие читали с «выражением», играли мимикой, жестами и перепадами голоса. Словно поездка по серпантинам было их чтение. Ты же — Ma Belle, Ma Dame — была ровна и беспристрастна и несла нас словно «Пинту» и «Санту-Марию» по волнам безбрежного, бесконечного Океана. Словно Бог, ты глядела сверху на всех нас, и на нелепых персонажей моих нелепых книг, и на нас настоящих, и все мы стали равны для тебя. Ты фигура на носу корабля, открывавшего мир. Ветер дул тебе в лицо, и брызги летели. Ветер развевал твои волосы и прижимал юбку к твоим ногам спереди. Она трепетала где-то сзади, за тобой, и там же играли твои волосы, но спереди — все было сжато, зафиксировано тугим напором воздуха. Одежда прилипла к тебе, и, чтобы быть видимой и слышимой, ты чуть наклонялась вперед. От этого ты была похожа на барельеф — наполовину живой, высеченный из небытия резцом ветра, движением воздуха спереди… и еще застывший, завязший сзади в камне. Я любовался тобой и любил тебя. Твои напряженные губы… брови — при особенно сильных порывах ветра они разлетались чайками, долетевшими сюда из Марселя, — чуть склоненная голова.

Ты была лучшей чтицей того дня, Ева.

Ведь ты была моей чтицей.

После чтений и обычной порции шуточек, которыми я всячески открещивался от публики — это самый вежливый способ дать понять людям, что ты не желаешь отвечать на их вопросы, — нас ждал поздний обед. Еда раздавалась с трех столов, поставленных в уголок скверика. Я заглянул за спины поваров, и у меня закружилась голова. Их отделяли от ущелья — начинавшегося, впрочем, не сразу, а чуть поодаль, со ската, — лишь остатки каменной стены. Интересно, откуда она здесь, если городок построен не в Средние века, подумал я, становясь в очередь. Поочередно мне сыпали на тарелку рис, салат, лили в стакан вино, резали хлеб огромными ножами. На раздаче салатов стояла Эльза. Все хорошо, Владимир? — Да, великолепно, моя девочка. — Демократизм — особый стиль фестиваля Les jours et les nuits de Quérbes, — пояснил кто-то из добровольцев. Надеемся, вас это не стесняет. Даже президент фестиваля ест со всеми… Жан-Поль издалека помахал мне. Мне было все равно уже — простота этого фестиваля начинала мне нравиться. Столы для еды уходили вниз по длинной улочке между церковью и крепостной стеной. Как оказалось, упирались в тупик. Люди — зрители, добровольцы и артисты — усаживались, переступая через высокие скамьи. То и дело вспыхивали зажженные лучами Солнца бутылки красного, посвященные Дионису и всей его честной компании, в которую мы на несколько часов превратились. Хохот, тарелки, ветер, уносящий пластиковые стаканы. Я будто на дно винной бочки нырнул. Отодрал со дна пару моллюсков и, вынырнув, сплюнул скорлупу в свою тарелку. Стикс, смеясь над чем-то, пошел за второй порцией. Я выпил еще вина. Belle Parisienne, присевшая к нам, напевала что-то, уткнувшись подбородком в ладонь… Люди шли мимо и садились, вставали и снова садились, перемешивались, словно ингредиенты того самого средиземноморского риса, что мы ели, — и смешивали нас в узкой посудине с высокими краями. Изредка солнце добавляло щепотку жара, а когда мы уже совсем изнемогали от него, то пересаживались к стене церкви, где за пару минут промерзали до костей. Тут тебе и вино кстати!

— И все-таки, ты словно кого-то ждешь, — сказала Belle Parisienne. — Ну или tu as l’air fatigué [40] ты выглядишь уставшим ( фр. ) , — добавила она.

— Открою тайну. Я с детства напускаю на себя такой вид, чтобы от меня все отстали и не заставляли работать, — сказал я.

— Браво! — захлопала она в ладоши.